Посмотрел новый фильм Александра Невского «Бескрайний запад» про одного Максима и двух ёкодзун. Сюжет фильма лаконичен до крайности, а название так же до крайности иронично, учитывая, что всё действие фильма происходит на территории тридцать на тридцать метров.

1907 год. В Америку приехали двое чемпионов-сумоистов, чтобы попасть на приём к президенту Рузвельту, а попали в салун городка Голдвуд на Диком Западе. И сидят там в цветастых халатах, широко расставив колени.

Городок состоит из восьми построек и из-за угла крайней выезжает на лошади Александр Невский. Он одет и выглядит так же, как в последних своих всех фильмах. Кажется, у него просто одежда висит на спинке стула от одного фильма до следующего. Мой герой.

Навстречу Александру выходит шериф и Александр рассказывает ему всю предысторию: он игрок, приехал за деньжатами, зовут его Максим. Шериф говорит, что у них в городке надо сдавать оружие на хранение шерифу. Максим сдаёт револьвер, идёт в салун, там сразу садится за стол к сумоистам и они начинают очень долго и беспредметно разговаривать.

Через десять минут медленных разговоров в салун входит шериф и замечает у джентльменов за соседним столиком оружие. И просит сдать оружие. Случается перестрелка. Одного из стрелков убивает шериф. Второго стрелка Александр Невский бьёт бутылкой. Третьего стрелка хватает сумоист и, судя по звуку, пробивает его рукой насквозь. Но камера показывает только лица, поэтому что произошло на самом деле — неясно. Просто звуки чвяканья в салуне.

Вскоре выясняется, что один из убитых стрелков — брат главаря банды, и теперь банда едет в городок мстить. Шериф просит Александра, то есть Максима, помочь ему в бою, но Максим сначала двадцать минут отказывается, а потом соглашается за пятьсот американских долларов. Потому что он игрок, а не стрелок.

Пока все ждут, когда приедет банда убивать, жители устраивают посреди городка показательное выступление сумоистов. Сумоисты выходят на ринг в течение восьми минут экранного времени. У них, у сумоистов, судя по всему, есть специальная церемония выхода на ринг, но зритель об этом ничего не знает, поэтому просто вынужден смотреть, как они то заходят в ринг, то выходят из него, то снова заходят, хопают в ладоши, топают, гэкают, натирают руки какой-то дрянью и пробуют ладонью землю.

Потом сумоисты быстро сталкиваются пузами, напрягаются на пять секунд и всё. Дело сделано, давайте перейдём к следующей сцене. Пожалуйста!

В город приезжает банда. Но не так, как это обычно бывает в вестернах — на конях вдоль по главной улице к салуну. Нет. Главарь собирает банду в кружок за ближайшим сараем и произносит мотивационную речь: «Сейчас мы будем тут всех убивать и калечить, всё разрушать, воровать деньги, а потом всё тут сожжём. Окей?»

И бандиты такие: «Окееей».

Банда выдвигается на убийство и разбой, а им навстречу на спасение и отвагу выдвигаются шериф с ружьем и Максим с пистолетом.

Одна из художественных особенностей фильмов Александра Невского — отсутствие какой-либо логики в расположении персонажей в пространстве. Понять, откуда и куда идут бандиты, куда идут защитники, и почему они не встречаются в одном и том же месте или хотя бы не видят друг друга издалека, совершенно невозможно.

Максим с шерифом проходят городок насквозь по главной улице — это занимает две минуты мучительного слоумоушена. Потом у них за спиной ровно посередине города появляются два бандита. Максим с шерифом ловко разворачиваются и застреливают их.

Далее Максим и бандиты обнаруживаются в случайных местах городка, как будто телепортируясь между ними, и Максим стреляет одного за другим. В очень, очень замедленной съемке. Одного из бандитов Максим застал за перезарядкой револьвера, но будучи благородным игроком, позволил ему перезарядиться. И устроил честную дуэль.

Весь процесс перезарядки и следующая за ним дуэль проходят в сплошной замедленной съемке, которая вообще не добавляет напряжения. Все-таки бюджет фильма девятьсот тысяч долларов и, может, поэтому они используют какой-то дешевый низкокачественный слоумоушен. Просроченный.

В конце Максим врывается — ну как врывается, входит — в офис шерифа, а там главарь банды направил на шерифа свой маузер. Максим направляет свой револьвер на главаря. Шериф просто стоит, боясь пошевелиться и схватить со стола ружье.

«Если я умру, — говорит шериф Максиму, — убей его».
«А если я умру, — говорит Максим шерифу, — ты его убей».

Персонажи полторы минуты двигают глазами то вправо, то влево, но слоумошен для этой сцены, видимо, вообще взят со дна упаковки и это просто невыносимо плохо. Тут Максим наконец жмёт на курок. «Чик!» — делает пистолет и не стреляет.

«Ахааа!» — радостно кричит главарь... и убегает из помещения, из городка и из фильма, оставив Максима с шерифом глупыми героями.

Нападение банды отражено, в следующей сцене Максим братается с сумоистами, целует женщину так, будто делает это первый раз в жизни и уезжает на лошади обратно за крайнюю постройку городка, из-за которой выехал в начале фильма.

В целом не совсем понятно, как Александр Невский, снимая один плохой вестерн за другим, умудряется делать это всё хуже. Это как будто один и тот же фильм, который поражен кинематографической деменцией и мы просто встречаем его раз в год, а ему всё хуже. В прошлый раз он с трудом мог говорить, а теперь уже почти не может двигаться.

Но главарь ушёл, поэтому посмотрим, что ждёт нас в следующий раз.

Посмотрел фильм «Ледяной драйв 2» с неизменным последние двадцать фильмов Лиамом Нисоном.

Лиам Нисон лезет по скале (шуба-дуба-е, шуба-дуба-дуба-е, кхем, отставить). Где-то на середине скалы Лиам понимает, что ему ужасно мешает глупая страховка, поэтому он снимает ее и лезет дальше без страховки.

В следующей сцене психотерапевт объясняет Лиаму, почему ему мешает страховка. Проблема тянется из первой части фильма, где брат Лиама расплющился об грузовик, пытаясь всех спасти. Ну и Лиам переживает, почему он, а не я, и тоже подсознательно хочет расплющиться.

Психотерапевт рекомендует Лиаму развеяться. «О! — вспоминает Лиам, — развеяться! Брат как раз завещал развеять свой прах над Эверестом, поеду туда». Лиам берет урну с братом и едет в Непал. В Непале тем временем происходят трагические события.

Жители горной деревни собрались на совет. Перед ними выступает статный хищный непалец, который выглядит так, будто его сгенерировала нейросеть по запросу «статный хищный непалец-злодей». Он говорит, как они построят огромную дамбу и тогда у всех будет электричество и деньги. Но жители сомневаются и ждут старосту деревни. Пока старосты нет, на сцену выходит сын старосты. Ему лет семьдесят. Он тоже накопил изрядно мудрости и потому говорит, что электричество и бабки — это, конечно, хорошо, но подставлять память предков не очень хорошо для настоящего непальца, а мы ведь тут настоящие непальцы? Он воздевает палец.

Все соглашаются, что они настоящие непальцы и отказывают дамбе. Хищный злодей щурит свой орлиный взгляд.

Тем временем староста едет в деревню на автобусе вдоль скалы. Это тот самый хрестоматийный непальский автобусик, у которого колеса запрятаны так глубоко под кузовом, что удивительно, как он не валится на бок, просто стоя на месте.

А тут автобус едет по узкой колее вдоль обрыва. Навстречу ему выезжает вражеский грузовик и таранит старенький автобус. Автобус мультипликационно падает со скалы, смешно отскакивая от неё и бешено вращаясь. Передаваемый, видимо, по наследству старостат деревни мгновенно молодеет со ста двадцати до семидесяти лет.

Становится понятно, что происходит противостояние плотинщиков и, извините, натуралов. Ну, тех, кто за свободное течение реки. Плотинщики во главе с хищным непальцем решают, что кратчайший путь — перебить старост и, так сказать, обезглавить движение натуралов. А остальных они уже потом переманят дешёвым электричеством и коррумпированной полицией.

И тут приезжает Лиам.

Он встречается со своим гидом — непальской женщиной Дхани, они садятся в непальский автобусик и собираются ехать на гору Эверест. Вместе с ними в автобус набиваются остальные персонажи. В современных фильмах персонажей сразу берут побольше и стараются всегда носить их с собой в кадре.

Итак, помимо Лиама с Дхани, в автобусе едут профессор с дочкой, которая всегда сидит в телефоне и водитель автобуса Спайк в ковбойской шляпе на индийский лад. А ещё молодой сын нынешнего старосты по имени Виджай и двое злодеев — женщина и мужчина — которые за ним следят и собираются схватить, чтобы шантажировать старосту.

Автобус трогается. По злодеям сразу становится понятно, что практики слежки у них никакой. Они садятся по бокам от Виджая и смотрят на него, не отрываясь, глазами убийц. Потом злодей-женщина предлагает Виджаю закурить. А тот отказывается. Тогда она убирает сигареты, достает из сумки пистолет и бьёт Виджая пистолетом в лицо. Как будто ей неловко было просто бить его пистолетом и она искала предлог. И тут он такой: «Не курю!». Наглый малец, получай пистолетом. Злодеи захватывают автобус, тычут во всех оружием и приказывают водителю Спайку ехать не на Эверест, а в другую сторону.

Лиам решает действовать. Он незаметно открывает люк в полу автобуса, незаметно берет с полки ледоруб, просовывает ледоруб в люк и протыкает автобусное колесо, используя рукоять ледоруба вместо лезвия. Лезвием любой дурак может, ты попробуй как Лиам!

Автобус начинает раскачиваться, злодеи делают «Ах!» от неожиданности и Лиам с Дхани вступают с ними в бой. Они бьют их лыжами. И лыжными ботинками. И лыжными палками. И лыжным пистоле... а, нет, это обычный пистолет.

Автобус всё это время очень медленно несётся вниз по дороге, а водитель Спайк очень плохо им управляет. К моменту, когда злодеи повержены, автобус висит над пропастью и качается. Все выходят из автобуса и внутри остаётся только Лиам. Потому что урна с его братом в пылу драки выпала из сумки и теперь катается по полу автобуса, нарушая равновесие.

Лиам подталкивает брата к себе лыжной палкой и выбирается из автобуса. Автобус, в отличие от всех остальных фильмов, остается висеть. Он просто ждал, когда все выйдут, чтобы повисеть спокойно.

Тут же из-за поворота подъезжают коррумпированные полицейские. У них прям на лицах написана продажность. Они забирают с собой лежащих без чувств Виджая и женщину-злодея. Второго злодея не забирают, так как он лежит где-то по дороге, проткнутый лыжной палкой.

Все приезжают в ближайшую деревню. Герои сидят и отдыхают от погони, водитель Спайк с Лиамом ремонтируют вытащенный с по-над пропасти автобус, а коррумпированные полицейские в полицейском сарае пытают внука старосты натурально калёным железом. К ним ещё приезжает главный хищный непалец, чтобы помогать пытать.

Герои понимают, что что-то не так и идут в полицейский сарай узнать, как дела у Виджая, а он там шкворчит. Начинается перестрелка, профессора убивают, водителя Спайка ранят, остальные герои прыгают в автобус, Лиам садится за руль и начинает кругами ездить по деревне, сшибая всё, что не приколочено. За ним кругами ездят полицейские и хищный непалец.

Методом проб и таранов Лиам находит способ немного оторваться от погони и отрывается. Теперь героям надо понять, куда ехать. Либо встретиться со старостой, либо умчать в Китай и там схорониться. Решают ехать за старостой, потому что непальцы своих не бросают.

Но сначала надо выгрузить Спайка, а то старикан не хочет умирать в общественном транспорте. Спайка выносят и сажают у придорожного камня с автоматом, чтобы он прикрывал отход. Спайк вообще сейчас не похож на человека, способного прикрыть отход, поэтому его для верности прикрывают одеялом, вдруг поможет.

Герои едут дальше и приезжают к очень крутому обледенелому спуску, рядом с которым стоит большой стальной агрегат. Неужели это устьевой модуль из первой части фильма?! Нет, это лебёдка. Без лебёдки спускаться нельзя, потому что это верная смерть. Через двадцать метров спуска лебедка ломается и Лиам командует отцепить трос. «А как же верная смерть?» — спрашивают остальные. Но теперь Лиам говорит, что всё обойдётся. И они отцепляют трос.

Спустя двадцать секунд герои, кряхтя, вылезают из лежащего на боку автобуса. Лиам рулил как мог, поэтому автобус просто упал на бок, а не сорвался в пропасть. Герои смотрят в пропасть, а там всё в автобусах. Такое ощущение, что лебёдкой до них вообще никто не пользовался.

Герои вынимают из пропасти запчасти для их автобуса, ремонтируют его и ставят на колеса. Автобус снова готов ехать, хотя по нему кажется, что он уже сам не хочет.

Пока они чинят автобус, водитель Спайк геройски задерживает колонну коррумпированных полицейских и главзлодея примерно на тридцать секунд. А это лучше, чем ничего.

Тем временем староста прячется от злодеев в секретной хижине и пишет сыну Виджаю смски, мол, ну как ты? Ну где ты? А ты уже скоро? А когда приедешь? Но телефон Виджая украли злодеи. Они коварно читают смски и пишут ему ответ, притворяясь Виджаем, чтобы узнать адрес хижины. Староста отвечает: Непал, Непальские горы, Справа от большой скалы, Козья тропа д. 1 литера А. Злодеи высылают по адресу горного мотоциклиста для убийства старосты.

Мотоциклист приезжает на место, заходит в хижину, а хижина берёт и взрывается. Потому что староста по смайликам в смске понял, что это не настоящий сын, а симулирующие его злодеи.

Тут к взорвавшейся хижине как раз подъезжает автобус с Лиамом и остальными. Их встречает радостный староста. Особенно радостно он сообщает, что взорвавшаяся хижина была не его, а соседа. Все радуются встрече, а Лиам падает без чувств. Оказывается, что его ещё в самой первой перестрелке ранили в живот, но он всё это время держался и не кровоточил — рулил, таскал на себе людей и ремонтировал автобусы. А тут расклеился.

Его немедленно водрузили на стол в хижине старосты и вылечили ножом и пинцетом. С героями удобно — им хоть солью открытые раны лечи, всё равно наутро встанут и пойдут дальше всех побеждать. Наутро Лиам кряхтя встает и собирается побеждать.

Теперь героям нужно добраться до Китая, а для этого пересечь ущелье. Без моста. На автобусе. Но зато на краю ущелья есть кран с платформой. Нужно загнать автобус на платформу, поднять платформу краном и перенести её вместе с автобусом на другую сторону.

Герои почти закончили с приготовлениями, и тут к ущелью подъехала погоня. Староста остался командовать краном и прикрывать отход. В лучших традициях водителя Спайка его прикрытия хватило на тридцать секунд, после чего старосту убили.

Старостат деревни резко молодел с шестидесяти пяти до двадцати лет.

Следующие десять минут все стреляют друг в друга из автоматов и мотыляют автобус на кране над ущельем — туда-сюда, туда-сюда. Автобус обреченно покрывается дырами от пуль и мечтает о падении. Но тщетно — его всё-таки перегружают на другую сторону.

Злодеи тоже переправляются на кране, но с некоторым запозданием. Все несутся друг за другом в Китай. Очень медленно несутся — это фирменная карточка фильмов «Ледяной драйв». Женщина-злодей и главный коррумпированный полицейский залезают в автобус на ходу и начинается массовая драка. Гид Дхани лупит ногами с разворота, как Ван Дамм. Лиам бьёт врагов урной с прахом брата.

Наконец женщину-злодея выбрасывают через заднее стекло автобуса, но она цепляется за фаркоп и висит. А главного полицейского выбрасывают через переднее стекло. Он падает, прокатывается под автобусов, цепляет собой еле висящую на фаркопе женщину. И вместе они падают в пропасть, которая вообще очень удачно подвернулась, учитывая, что десять секунд назад они ехали по равнине.

Автобус останавливается на перекур. Герои устало сидят и считают оставшихся злодеев. Остался один — это главный хищный орлиный непалец. Лиам садится за руль и разворачивает автобус прочь от Китая.

Они едут по горной дороге назад и тут им навстречу джип с хищным непальцем. Как удобно. Лиам таранит джип и толкает его к краю пропасти. На краю пропасти он останавливается, чтобы посоветоваться с остальными. Мол, что будем делать с хищным непальцем? Как у нас с буддийскими принципами? Как с Восьмеричным путём? Доброта, терпимость, избегание насилия, карма? Проголосуем?

Лиам реально устраивает голосование. Весь автобус единогласно за убийство, поэтому Лиам давит на газ и сталкивает джип злодея в пропасть.

В следующей сцене Виджай стоит на сцене посреди деревни и говорит, что они всё-таки построят плотину, но маленькую, на полшишечки, чтобы и вашим, и нашим, и память предков, и электричество в каждый дом. Сплотил плотинщиков и натуралов!

А Лиам с Дхани поднялись в базовый лагерь на Эвересте, развеяли там брата Лиама, а потом Дхани отвезла было Лиама в аэропорт и так с ним попрощалась, что он никуда не улетел.

Почему года? Потому что речь о первом годе. Собрал вместе несколько заметок, которые я делал с рождения Артём Глебыча и до его первого (технически второго) дня рождения. Возможно, они дадут вам представление или воспоминание о том, каково это — быть отцом, когда ты буквально только что им ещё не был.

***

До родов мы с Мариной смотрели обучающий курс для молодых родителей и там был раздел про импринтинг.

Это когда только родившийся ребенок впервые смотрит на мать и запечатлевает её как... ну, как мать запечатлевает, господи, как ещё-то. А мать тоже запечатлевает ребёнка, у неё случается прилив окситоцина и в целом улучшается настроение после всего того, что с ней только что было.

Так вот, ведущая курса говорит, что этот пристальный взгляд «проникнет вам прямо в сердце и останется с вами на всю жизнь». И что в нем, в этом взгляде, заключена Вся Мудрость Вселенной.

А потом она ещё говорит, что у животных импринтинг тоже есть. Но им вся мудрость вселенной ни к чему, поэтому и импринтинг у них попроще. В пример приводила учёного Конрада Лоренца, который портил материнство уткам. Он давал новорожденным утятам посмотреть на себя, хотя он нифига не утка, они начинали считать его мамой и таскались потом за ним всю жизнь. А родную мать ни в грош не ставили.

— Марина, мне вот интересно, а наоборот это работает?
— Как наоборот?
— Ну, если наш ребенок родится и сразу посмотрит на утку? А она увидит в его глазах вселенную и такая — кря! — от прилива окситоцина. Хотя с глазами по бокам головы смотреть, наверное, не очень удобно и как-то даже немного нелепо.

Я представил, как мы потом закатим скандал на весь роддом. «Что вы наделали! Мой ребёнок меня не узнаёт! Да кто вообще впустил утку в родильный зал?!»

Поэтому я и решил пойти с Мариной на роды. Так и скажу всей бригаде: вы делайте своё дело, а я просто не дам утке проникнуть сюда и отнять у нас будущее.

***

Пока ждал звонка от Марины, что ей скоро пора рожать, я, как прирожденный инженер, взялся быстренько собрать детскую кроватку. Даже с повышенным уровнем сложности — в комплекте была инструкция от другой кроватки. Дело спорится, работа горит в руках. Управился за четыре часа, стёр ладони отвёрткой, прищемил палец, закончил полпятого утра.

Потом оказалось, конечно, что самая сложная часть конструкции — механизм продольного качания — вообще не нужна и только мешает. Пришлось разобрать обратно до базовой. И это обидно — как выиграть золотую медаль и узнать, что судьи неправильно посчитали время.

***

Я и так был против запрета абортов, а как сходил с Мариной на роды, так и подавно считаю, что запретителей абортов нужно бить сапожищами до полусмерти. И это я ещё как противник насилия говорю. Кроме как добровольно и осознанно женщина на роды идти не должна, потому что это жесть, если честно. Ну правда! Мне кажется, уж поймите меня правильно, такого вообще с живым человеком происходить не должно.

***

Педиатр сказал Марине, что ребенка после кормления нужно носить «столбиком». Но ребёнку так не нравится, он сползает и скособочивается, да и Марине как-то боязно, поэтому она спрашивает, готов ли его носить я.

— Конечно, готов. Ты тогда будешь ракета-кормитель...
— Чего?
— ...а я ракета-носитель!

***

Прошло уже три недели и я всё понял про родительство! Главная ценность, которую отец может привнести в жизнь своего ребёнка, заключается в том, что Марина, Марина, кажется, он собирается заплакать, Марина, ЧТО ДЕЛАТЬ?

Колыбельный вальс

Мы тут как-то с Артём Глебычем не спали и вот о чем подумали. Ну, точнее, сначала Артём Глебыч принял за нас обоих осознанное решение не спать, а потом я за нас обоих подумал.

Мы подумали о вальсах. Дело в том, что Артём Глебыч изволил во время бодрствования орать и извиваться, а единственный способ как-то это купировать — укачивать его и сопровождать укачивания разными звуками.

За час я вспомнил и воспроизвёл все известные мне вальсы, потому что темп укачивания с ними примерно совпадал. Другие вспомнившиеся песни я тоже превратил в вальсы, потому что искусство должно служить людям.

Так вот почти все вальсы, которые я вспомнил, были военные. Про синенький скромный платочек, про в лесу прифронтовом, про ночь коротка спят облака, про в осеннем парке городском и так далее.

Я пел и с грустью отмечал, что морального права исполнять их у меня больше нет. Раньше всегда было и я как-то даже не задумывался, а тут вот раз — и всё. «Так что ж, друзья, коль наш черед, — Да будет сталь крепка!..» — ну вот как это сейчас вслух?

Но помимо содержательного смысла есть у этих песен сентиментально-семейная ценность. Деревенскими вечерами бабушка время от времени предлагала мне: «Ну что, попоём?». Я всегда соглашался, мы брали стопку книжечек с песнями военных лет и пели их подряд, пока строчки на новой странице уже нельзя было разглядеть в глубоких сумерках. И вот уж это у меня не отнять. Поэтому Артём Глебыч, похоже, теперь единственный человек, который их от меня услышит и кому я сам готов их петь.

***

В грудничковом чатике бьётся мама двойняшек: «А как кормить? А как будить? А как спать укладывать? А вместе или по отдельности?»

— Марина, мне её так жалко, вообще.
— Ага. Вот такое вот — *показывает на Артём Глебыча* — только ещё раз так же!
— Как кормить, кстати, я правда не понимаю. По-македонски?
— Ну, можно одного держать на грудном вскармливании, а второго на смеси. Будет эксперимент!
— Ага. «Посмотрите! Левую половину детей мы кормили грудью, а правую — новой, суперэффективной смесью... Вадик, нагнись, пожалуйста, ты не влезаешь в кадр».

Поликлиника

Жизнь, конечно, невероятно ускорилась. Артём Глебыч вырос за тридцать дней на целый месяц и научился взвизгивать «Ау!», как Майкл Джексон.

Чтобы щегольнуть этим умением на людях, мы даже сходили в детскую поликлинику. Я как будто вернулся домой — в детстве я проводил в поликлинике примерно половину времени.

Даже кабинет находится внутри здания там же, где тридцать лет назад кабинет моего педиатра. Такая же рекреация на четыре кабинета, те же деревянные пеленальные столики по углам — с полкой, на которую хочется заползти и свернуться калачом.

Конечно, на стенах уже не нарисованы красками белочки с розеткой вместо лица или Айболит с таким шприцом, что им можно мозг всосать. Зато теперь там висит телевизор. Мы с Мариной выучили, что трёх котов зовут Коржик, Карамелька и Компот — просто вдруг почувствовали, что это важно. И, видимо, не зря.

У кабинета, где делают прививки, с нами случился коллективный социальный опыт, более зрелые родители сказали, что скоро наша жизнь расколется надвое — на «Трёх котов» и «Синий трактор». Во время рассказа они как-то одинаково подрагивали, поэтому верилось им безоговорочно.

Когда в прививочном кабинете оказалась старая вредная костлявая медсестра, я даже обрадовался — за этим я сюда и пришёл! Медсестра покрикивала: «Что вы мне тут устраиваете?», «Бахилы наденьте!» и «Куда вы, папаша? Сюда заходят па-ад-на-му!»

После прививки нам сказали полчаса сидеть в коридоре. Не знаю, наверное, просто для вырабатывания покорности. Вслед за нами из кабинета вышла крупная энергичная мать и вывела за руку ребенка с восковым лицом, немного похожим на куклу Шварценеггера из первого «Терминатора». Вообще, кстати, почему-то дети вокруг не очень все симпатичные. Не то что наш, идеальный.

Энергичная мать села и сказала сразу всем: «Ага, ага! Она мне взялась хамить, но ничего! Я её прижучила, прижучила, да. Говорю — что я вам, узбечка с рынка тут пришла?!»

Посидели мы и пошли домой. А дома вещи.

Тяжелее необходимости постоянно покупать вещи только необходимость куда-то их складывать. Вещей не хватает, но складывать их некуда — везде лежат вещи. Так и ютимся в завалах противоречий.

И ещё вот эта тяга Марины к новизне. Я рычу в углу, прижимая к себе тарелку из Икеи с глубокой трещиной. Не отдам. Не успеешь купить кофту десять лет назад, как Марина уже требует ее выкинуть. Выкинуть?! Новую кофту?! Да я надевал её раз восемь, если считать в годах. В общем, сочетание заполненных шкафов и критического недостатка вещей буквально раздирает нашу семью на части.

Хотя я на прошлой неделе пошел на личный консьюмерский подвиг и поменял себе подушку. Купил мастеровую ортопедическую, хотя в принципе я против постельных принадлежностей, у которых есть инструкция по применению.

Я вдохновился сначала тем, какой я сознательный потребитель и правильно лежу головой. Но скоро почувствовал, что сознательность сознательностью, да только хорошо было бы вообще-то поспать.

Марина отреагировала на подушку молниеносно — купила новый матрас. Воспользовалась тем, что я не могу прижимать к груди тарелку из Икеи с трещиной, кофту и матрас одновременно.

Стараюсь не думать, от чего же я так отвлекся в прошлый раз, что у нас теперь есть новый сын.

Защита сна

Идём с Артём Глебычем по дачному посёлку, по улице, на которой чудом есть асфальт и тротуар с одной стороны. Артём Глебыч лежит в коляске, погруженный в утреннюю дрёму.

Я вижу, что впереди на тротуар выходит тётенька с железной тачкой на двух колесах и катит ее в нашу сторону. Тётенька, видимо, из строителей — плотный загар, повязка на голове от солнца, резиновые сапоги, спецовка и быстрый деловой шаг.

Издалека оцениваю, что мы вполне разойдемся с тачкой на тротуаре, успокаиваюсь и иду дальше.

А тётенька, не дойдя до нас метров тридцать, сходит с тротуара, переходит на другую сторону улицы и начинает идти очень медленно, ЧТОБЫ ТАЧКА НЕ ГРЕМЕЛА и не разбудила Артём Глебыча. Я там чуть не расплакался.

Дрынь

Отцовская минутка. Если вдруг вы владеете мотоциклом с прямоточным выхлопом, подскажите, как вы относитесь к тому факту, что человеку в мотоциклетном шлеме свернуть шею гораздо легче, чем человеку без шлема?

Как всё-таки быстро меняется мировоззрение. Ещё пару месяцев назад я просто на пару секунд прерывал разговор, выжидая, пока байкер на оглушительно пердящем болиде умчится вдаль. Сейчас хочется догнать его на ближайшем светофоре, провернуть ему телевизор на триста шестьдесят и затолкать его собственные кишки в выхлопную трубу, чтобы они сработали как глушитель.

Фух. Всё, пойду дальше делать Артём Глебычу гули-гули и задавать риторический вопрос, кто тут самый сладкий.

Язык

Артём Глебыч обнаружил прямо у себя во рту язык. По этому поводу предательский орган немедленно перестал туда помещаться, а принялся вылезать, елозить вокруг и мешать разговаривать.

Вместо внятных «агу» и «абу», на которые домашние уже приучены реагировать, теперь происходит какая-то каша: «апфьфьсь» — ну что это такое?! Артём Глебыч трагически закатывает глаза и истерику.

Борьба за дикцию длится третий день. Сейчас Артём пытается достать язык руками, но они тоже слушаются плохо. И не помещаются в рот вдвоем — конечно, с таким огромным языком! В результате язык всё ещё внутри, хоть и частично всё время снаружи, а рукава у всей одежды мокрые по локоть.

Вот у Марины таких проблем нет, она живёт насыщенной ночной жизнью. Я буквально не успеваю следить за всеми мероприятиями — как ни открою глаза, скучный консерватор, она где-то тусит. Ходит с вечеринки на вечеринку. То капает Артёму из бутылочки «Эспумизан» — это коктейльная вечеринка. То вытирает слюни пузырями — это пенная вечеринка. Если в ванной горит свет и течет вода — значит, это вечеринка у бассейна.

Поэтому по утрам вся квартира в следах ночных увеселений, кругом лежат полотенчики, салфетки, подгузники, на косяке двери молочный отпечаток маленькой ладони. Каждый раз жду, что проснусь, а повсюду будут сопеть незнакомые младенцы, накормленные и в чистых памперсах. Типа познакомились, классные ребята, пригласила к нам. Было весело, жаль, что ты спал.

Попурри

Купание трех-с-половиной-месячного младенца — нескончаемое попурри, голубой огонек и песня года. Артём Глебыч каждую секунду жаждет коммуникации и ненавидит тишину — тишина вызывает у него слюни и ужасное настроение.

Поэтому процесс намыливания и полоскания должен сопровождаться потоками веселья. Обеспечить потоки достаточной интенсивности могут только оба родителя в четыре руки и на два голоса.

При этом Марина постоянно отвлекается на душ.

Она включает душ и кладёт его в ванну. В мелкой воде лейка душа начинает жить собственной жизнью, напрочь отказываясь спокойно лежать. Она то ползет вдоль ванны, запутываясь шлангом у Артёма в ногах, то переворачивается и брызгает в случайном направлении, то сбивает струей стоящие в углу ванны бутылочки с шампунями.

Марина раз за разом переворачивает лейку обратно, ставит бутылочки на место, вьёт из шланга кольца, наматывает его на смеситель, придерживает пальцем, ладонью, локтём, снова переворачивает и наматывает. Одновременно она регулирует воду туда-сюда, чтобы компенсировать скачки температуры. Стоит лейке на секунду найти шаткое равновесие, как напор воды меняется и она вновь приходит в движение.

Первые несколько купаний я только наблюдал, потому что простому оператору заводной лягухи и цветных поролоновых рыб как-то не пристало лезть в функциональную часть. Но потом всё же выразил предположение, что в этом и заключается для Марины суть вечернего купания. Она просто хочет двадцать минут играть в душ.

После чего Марина еще пять минут не могла ничего сказать от смеха, икала, всхлипывала. При этом одной рукой продолжала переворачивать лейку.
— Марина, прекрати ржать. Марина. У тебя ребенок уже лежит лицом в воде. Ну Марина.

Начальный этап купания сменяется мытьём и вот здесь уже начинается настоящая эстрада.
— ...Артём, что ты так смотришь на свою лягуху, ты же ей рад обычно, а тут что-то смутился.

Лягууухааааа!
Все ночи, полные огня!
Лягуууухаааа!
Зачем смутила ты меня.

— ...ой, какая у тебя красная шея, ужас, срочно мыть. Давай, давай, моем шею.

Краааасную шееею
Искупааай вэчорами!

...так, и не заслоняйся от меня руками.

Я шею заслоню рукаааамииии
И в прошлое открою дверь!

...и все складочки обязательно тоже нужно промыть. А складки у тебя везде, да.

Складки на плече
И-е, йе, йе!
Ты воду сделай погорячей!

...а теперь что мы будем с тобой мыть? Пузико будем мыть, да, пузико.

Пууууууу-зи-ка!
До, ре, ми-и-и, ре, до,
Си-ля-соль!

...и особенно тщательно пупок надо, давай сюда пупок свой, я его намылю.

Намы-ы-ылим пупки,
Ведь завтра в поход
Уйдем в предрассветный тумаааан.

Такое попурри. Кстати, саму попурри тоже надо мыть.

Щеки и жирафы

Куда теперь ни посмотри в квартире, отовсюду на тебя смотрят игрушечные глаза, оценивают тебя по шкале вовлеченного родительства.

Синий единорог с розовой чёлкой на полу на кухне. Вечно радостные поролоновые рыбы, улитка и черепаха в ванной. Висячая лисичка с бубенцом в попе. Лев, похожий на символ солнца Майя. Пчела с глазами на боку, которая единственная обладает способностью усмирить конечности ребенка при смене памперсов.

И жирафы. Жирафы вообще обступили нас плотным кольцом — они в половине игрушек и почти на всей одежде. Видимо, это такая насмешка над нашими попытками найти у Артема Глебовича шею и помыть её. Или хотя бы протереть.

Главная достопримечательность квартиры теперь — щеки. Щеки манят и покоряют с первого взгляда каждого пришедшего, затмевая все вокруг. Кажется, у них есть своя гравитация, они немножко искажают пространство-время вокруг себя, только не поглощают свет, а обильно отражают его в мир.

Если же вы чуть покрепче и сразу не разъезжаетесь в желе от умиления, Артём Глебович мимолетной ухмылкой проявляет ямочку на правой щеке и тут уже всё, без шансов.

Насладившись произведенным эффектом, он затем переворачивается на живот и дальше занимается своими делами, не обращая на вас внимания. Например, кричит на слюнявчик или вращается по часовой стрелке.

Все, что ребёнок делает, кажется нам, родителям, идеальным. Я вхожу на кухню, где Марина переодевает Артёма, и спрашиваю будет ли она молоко.

— Да.
— Холодное или подогреть?
— Подогреть, но так... — тут недопереодетый Артём начинает писать, Марина заслоняется руками.
— Такой температуры подойдёт?
— Да, так идеально.

И ещё интересный эффект. Я как-то писал про болезнь прозопагнозию, при которой люди не различают лиц. Родился Артём Глебович и стало понятно, что у меня она тоже, видимо, была, но теперь я здоров. Потому что в мире, ну, появились маленькие дети. Почему мне никто не говорил, что у детей есть лица и они все разные?

***

— Глеб, приготовишь Артёму ванну?
— Да! Так, мне нужно полотенце, пелёнка и оооо, кто тут такой лежит сладкий, кто тут так улыбается, у кого ямочка на щеке? А, у кого тут я-ямочка...
— Глеб, не отвлекайся.
— Не могу. Он взял меня на волевой.

***

— Так, давай, Тёма, моемся. Промоем все наши скла-а-адки...
— Все наши складки мы промоем до основанья, а затееем!!!..

***

К концу дня Артём доел у мамы Марины остатки нервов. Мама Марина говорит мне:

— Хорошо, что ты сегодня из дома работаешь, а то он что-то сегодня прямо непримирим.
— Это потому что он дан нам для радости и счастья.
— Да.
— ...поэтому когда заканчивается радость, остаётся ещё счастье. А пока тратится счастье, радость восстанавливается. Вот закончится счастье — а у нас уже радости полным полно!

***
На этом закончились первые полгода и очень длинный текст. Поэтому мы продолжим в следующем посте про вторые полгода.

Однажды я пошёл в школу и следующие десять лет жизни со мной происходило непонятно что. Но мне не нравилось — это уж точно.

Всех учителей как будто рисовал художник-карикатурист, который специализируется на тётеньках. Он нарисовал худеньких, толстеньких, миниатюрных и огромных, с дурацкими прическами, с маленькими ножками в туфлях-лодочках, в бусах, в кофточках и в очках самых диких форм.

Как-то раз художник отлучился, поэтому его сменил другой и нарисовал пару нормальных людей. Потом первый вернулся и был в ярости — видимо, тогда-то он и изобразил директрису.

Геометричка всё время подмигивала левым глазом. У неё был тик и кличка «Семафоровна». Мы шутили, что на контрольных она так диктует азбукой морзе правильные ответы.

Географичка через слово говорила «непосредственно». Я навсегда запомнил, что непосредственно столица Чили — это непосредственно Сантьяго. В старших классах двое наших парней выбили дверь туалета рядом с её кабинетом. Ну просто она была закрыта и... и надо было ее открыть. Когда географичка кричала: «Да как вам такое в голову пришло?!», один из них ответил «Непосредственно», после чего все сдавленно заржали.

Русичка говорила, что мы её утомили. «Утомили меня!» — восклицала она. Ни разу не видел, чтобы утомленный человек был так энергичен.

Изошка швыряла мел. Мы пришли на урок, и одна парта была закрыта картонкой. Под картонкой во всю ширь была фломастером нарисована камасутра. Лучшая её часть и ещё там, кажется, был конь. Кто-то поинтересовался у изошки, что это за прекрасный рисунок, а она шваркнула кусок мела об переднюю парту и его осколки свистящей картечью разлетелись по классу.

Англичанка напоминала Обеликса усами и размерами, только вместо полосатых штанов от подмышек начиналась юбка. Она учила хорошо, просто всегда было очень страшно. Даже Шекспир на портрете у нее за спиной как будто пытался отвернуться и не смотреть.

Музычка лабала. Иначе этот стиль назвать нельзя. Она играла только фортиссимо, как будто хотела заглушить всех детей в мире. Впрочем, тут её можно понять. А я параллельно учился в детской музыкалке, поэтому попадал в ноты и меня использовали как камертон. «Глеб, соль!» — командовала музычка. «Соооооль!» — тянул я, потом вступали остальные и она начинала свой бешеный галоп по клавиатуре.

Испанок было, как водится, две. Одна высокая и благородная, похожая на афганскую борзую, вторая маленькая и злобная, как контуженный бельгийский гриффон. Пока первая грациозно зачитывала тему урока, вторая уже успевала всех наказать, на всех наорать, наставить пар и выгнать кого-нибудь из класса. Любовь публики распределялась между ними неравномерно, и это только добавляло одной — грациозности, а второй — контуженной злобы.

Физкультурка вроде была ничего, но когда дело дошло до летней практики, заставила мальчиков отрывать от стены спортзала чугунные батареи. И зачем-то носить их в подвал. Который был густо усеян битыми лампами дневного света. Видимо, от прошлого потока летней практики. Считаю, нам повезло — чугун от батарей лучше ртути от ламп. Физкультурка удовлетворенного наблюдала за этим вместе со своим верным другом, волейбольным мячом. Я вообще ни разу не видел её без волейбольного мяча подмышкой. Возможно, он просто был пришит к её тренировочному костюму, чтобы не нужно было его специально держать.

Естествознанка не знала, кажется, вообще ничего и от этого пребывала в постоянном испуге. От класса она защищалась учебником, иногда высовываясь из-за разворота с видами костров. В какой-то момент её перекинули с естествознания на историю города.

Биологичка готова была разорвать ребёнка за неправильное ударение в слове «зигота» и славилась способностью давать по две самостоятельные работы за один урок. Когда она шла по коридору, казалось, вместе с ней шагает вся эволюция целиком, а сзади по полу волочатся триплеты с нуклеотидами. Класс биологии был уставлен и оплетен растениями — по мере приближения к учительскому столу ветви сгущались и она сидела там полностью на зелёном фоне, как мисс Плющ. Готов поклясться, что в каморке за классной доской у неё висел какой-нибудь нерадивый, но питательный ученик, пронизанный лианами.

Директриса преподавала физику. Эта просто ненавидела себя, детей и педагогику. У меня была стабильная пара, потому что «ты, Клинов, не знаешь физику!». Как-то раз папа пошел в школу поговорить с ней о моей плохой успеваемости. Я ждал взбучки, но папа вернулся задумчивый и сказал только: «Ладно, я понял».

У нас была гимназия, поэтому нам всегда говорили, что ученики должны гордо нести знамя чего-то там. Судя по учителям, нужно было гордо нести знамя невроза. В этом плане всё было очень хорошо. Я бы даже сказал, было похоже на крестный ход.

Имелся даже гимн! Нет, серьезно, там первые два куплета были на латыни. Я до сих пор помню три строчки, хоть и не знал никогда, что они означают. Гимн помогал нам гордо нести знамя непонятно чего. Но не помогал нести портфель.

Портфель всегда был тяжёлый и огромный. Было круто, когда движением игрока в боулинг запускаешь портфель по полу, он — фшшшшшш! — скользит через всю рекреацию и шумно врезается в стену. Ты как будто делаешь учебникам больно. А однажды мне купили новый портфель и в нём я был похож на курьера яндекс-еды. Пробегавший мимо второклашка врезался в портфель головой и упал, а меня даже не покачнуло. А вас сейчас должно было передернуть от слова «рекреация».

Математичка, кстати, именно рекреацию имела в виду, когда писала мне в дневник замечание: «Списывал ДЗ в антисанитарных условиях». Ха, это она ещё под лестницей на первом этаже меня не видела! Там из забатарейной пыли можно было ещё одного Глеба свалять.

Психология вот говорит, все наши взрослые проблемы — из детства. В большинстве случаев нужно, конечно, ещё поразбираться, но в моём случае всё понятно. К пятому классу мы с другом Яном уже были редакторы и дизайнеры и даже немножко издатели. Мы пускали в ход весь доступный нам арсенал приёмов.

В школьной стенгазете под названием «Маленькие, но гордые Птички» мы говорили о правах и свободах — формально птичек, но все всё понимали, конечно. Мы не поддавались цензуре и поднимали острые темы. В текстовое поле под вопросом «Какой предмет вы ненавидите больше всего?» одноклассники бесстрашно вписывали «рус.яз.», «физра» и «литра». А газета висела в классе русского языка и литературы.

В первом номере вообще была опережающая своё время вещь — отрывные «Листы ярости». Это пачка листов с напечатанным на них на плохом матричном принтере трубящим слоном, которая была прикреплена степлером к полотну газеты. Инструкция к ним гласила, что в случае припадка ярости лист следует оторвать, скомкать и швырнуть в угол. На недавно найденной в закромах газете таких листов ярости не осталось — только одинокая скоба от степлера с клочком бумаги под ней. А значит, интерактив сработал.

Процесс подготовки номер был завораживающим, и только сильно позже стало понятно, почему. Свобода воли пьянила нас.

Ещё есть две вещи из детства, из школы, которые я не могу забыть и простить до сих пор.

Первая — это когда классе во втором учительница попросила взять маленькие листочки бумаги и написать на них ответ на какой-то вопрос в одно предложение. Я оторвал одну пятую тетрадного листка и спокойно написал, что просили. А учительница потрясла этим листочком перед всеми и спросила возмущенно: «Что это за писулька такая?!». Видите ли, она имела в виду листочек большего размера. У меня же, понятное дело, не было тогда власти ответить: «Это маленький листочек, как ты и просила, дурья твоя башка!»

А вторая вещь — это когда мы писали убойный диктант: «На дощатой брусчатой террасе под аккомпанемент виолончели и аккордеона веснушчатая Агриппина Саввична исподтишка потчевала винегретом с моллюсками и прочими яствами небезызвестного коллежского асессора Аполлона Филипповича».

И мне поставили четвёрку — четвёрка, сука, я не могу просто! — за то, что я написал «Огриппина Савична». А всё остальное было верно. Ну вот откуда я должен знать в пятом классе, как зовут внебрачную дочь антигриппина и совы? Ъуъ.

Были, конечно, и хорошие стороны. Например, я несколько лет сидел за одной партой с самой красивой девочкой класса. Естественно, я был в нее влюблен, но мне не перепало — ничего удивительного, кстати. Тем не менее, я до сих пор считаю, что ни одной одежды эротичнее джинсового комбинезона в этом мире нет и уже не будет.

Если попросить Артём Глебыча составить распорядок дня, он грамотно впишет между всеми делами просмотр мультиков.
— ...потом будет обед, потом я посмотрю мууультики...
— Тёма, у тебя в расписании только что уже был один обед, это второй.

Тёма конфузится и замолкает: заметили, а ведь такой был план!

Мультики мы, конечно, ограничиваем, но это сложно. Даже если разбить этот час в день не на две, а на три-четыре части, стараясь добиться эффекта увеличения объема. Интересность мультиков нас тоже волнует. «Малышарики» — это прекрасно, но от мягкого наставительного тона уже откровенно подташнивает. Можно ребенку каких-нибудь нормальных мультиков, просто с приключениями и без рассказа о необходимости обязательно застилать кровать перед подвигами?

Пока что сошлись на «Щенячьем патруле». Тёма стремительно выучил все песенки оттуда и буквально на днях пал жертвой маркетинга, надев и отказавшись снимать футболку с Маршалом, Гонщиком и Крепышом.

Но в перерывах между мультиками и выклянчиванием мультиков мы иногда разговариваем.
— Папа, давай с тобой поговорим?
— Давай, Тёма.
— Папа, расскажи, как чинят машины?

Я рассказываю, рассказываю, и дохожу до момента, когда машина оказывается на подъёмнике и механик добрался до сломавшейся детали:
— ...нужно её снять, отложить в сторону, потом взять новую деталь...
— ...поставить её на место и закрепить гвоздиками!
— Да, нужно закрепить, но не гвоздиками, потому что их вбивают, а винтиками. Берут отвёртку и закручивают винтики.
— Отвёрткой слишком медленно! Нужно взять шуруповёрт и закрутить их быстро-быстро!
— Откуда ты зна... Да, ты совершенно прав.

Тем временем в детском саду износилась первая пара воспитателей, поэтому у нас новая группа. А предыдущие воспитатели отправляются в печь... то есть, в смысле, надеюсь, они отправляются на реабилитацию и будут там лежать под целебными капельницами. С вином.

Так что эпоха группы «Лисички» окончена, сегодня первый раз отвёл Артём Глебыча в группу «Колокольчики» под его скептические вздохи и недоверчивые взгляды. И оставил его там.

«...Если нам не отлили колокол,
Значит, здесь — время колокольчиков!»
*напевает по пути домой, хрипя внутренним голосом*