Rose debug info
---------------

Глеб Клинов

Заметки редактора и человека
РассказыПортфолиоТелеграмklinovg@gmail.com

«Международная космическая станция»: штурвал на себя!

Посмотрел фильм «Международная космическая станция» про то, как русские и американцы смешно сталкиваются и пружинят в условиях политической невесомости.

Фильм начинается с того, как русский корабль «Сойуз» привозит на МКС молодую чернокожую американскую астронавтку Киру. Теперь на МКС шестеро членов экипажа: трое русских и трое американцев. За американцев отвечают два мужских американских актера и Кира. За русских отвечают один американский актер Льоша-Алиексей, один русско-американский Николай и Мария Машкова.

Сначала русские и американцы изображают дружную космическую семью: они говорят друг другу «Priviet» и «Myi vmieste», поют за обедом Wind of change и «Снится нам не рокот космодрома». И не говорят о политике. Не говорят. «Политика, — говорят, — там, внизу, а мы тут наверху, до нас политика не долетает».

В подтверждение они слегка набухивают молодую чернокожую Киру ликерчиком из стеклянной бутылки.

Ещё некоторое время все актёры плавают туда-сюда по станции, давая нам привыкнуть к невесомости и к их попыткам говорить на русском языке. Лучше всего получается у Маши Машковой, так что она в фильме в основном отвечает за речь.

Вдоволь полетав, Кира смотрит в иллюминатор. Земля в иллюминаторе видна. В этот момент на Земле начинают густо взрываться ядерные боеголовки. Кира зовёт остальных тоже посмотреть.

Приличный кусок Земли приобретает равномерно оранжевый оттенок.

Спустя некоторое время экипаж тревожно плавает в радиорубке. Русский командир экипажа Николай стоит у своего ноутбучика и пытается связаться с Землей. Американский командир стоит у своего и вызывает Хьюстон. Он хочет сказать, что у них проблемы, но Хьюстон не отзывается.

Тут по аварийному каналу связи американскому командиру приходит смска о том, что на Земле случилась политика и нужно захватить МКС любой ценой. Командир воровато оглядывается и ничего никому не говорит.

Через минуту русскому командиру приходит такая же смска от своих. То есть от наших. Ну то есть от своих наших тех, которые внизу против чужих вражеских их. Русский командир тоже воровато оглядывается.

Командиры втихаря рассказывают своим командам, что им приказали захватить, укрепиться и удерживать. Дружная космическая семья распадается на коварных русских и хитрых американцев. Все нервничают. Маша Машкова шепчет Льоше-Алиексею, что у неё заныкана бутылка водки.

А ещё они немножко все снижаются, потому что как раз перед глобальной ядерной войной сами попросили ЦУП их немножко снизить по научной надобности, а потом вернуть обратно на орбиту. И вот их снизили, а теперь двусторонней связи нет и они летят на бреющем. Чтобы примерно через сутки войти в плотные слои атмосферы, а затем по частям войти в плотные слои радиоактивной почвы.

И все переглядываются. Подозрительные взгляды коварных русских перекрещиваются в воздухе и недоверчивыми взглядами хитрых американцев.

Кира отправляет на Землю голосовуху до востребования: если кто услышит в ЦУПе — путь надавит на газ, чтобы МКС вернулась на орбиту. Все остальные на секунду замирают от сообразительности Киры.

Русский командир Николай говорит, что у станции сломалась антенна. Судя по всему, это ошметки политики с Земли долетели и нарушили им связь. Американский астронавт берется выйти в открытый космос и разогнуть антенну обратно.

Он выходит и ползёт к антенне, а Кира разговаривает с ним по рации. Тут коварство русских срывается с цепи. Русский американец Льоша-Алиексей перерезает кусачками связь с ползущим по обшивке американцем. Николай бьёт американца станционным манипулятором и тот улетает вдаль.

Русские ведут 1:0.

Маша несогласна с убийством улетевшего астронавта. В частности потому, что перед выходом в космос лично целовала его в лицо губами.

Маша частично переходит на сторону американцев. Она рассказывает Кире, что на МКС тестировали лекарство от лучевой болезни и оно, судя по всему, скоро пригодится сразу всем. И Кире надо это лекарство у русских стащить и угнать корабль «Сойуз».

Следующие полчаса все врут и предают друг друга без разбора. Где-то в середине происходит бум! — это Машу насмерть ударяют баллоном по башке.

1:1.

Буквально через минуту Льоша-Алиексей видит по камерам, что улетевший ранее американский астронавт на самом деле зацепился за солнечную батарею и висит. Ведомый состраданием, Льоша теперь использует манипулятор в добрый целях и возвращает американского астронавта внутрь.

0:1. Американцы играют в большинстве.

Едва успевший вновь забраться на станцию, американский астронавт бросается на ударившего его манипулятором Николая с какой-то космической дрелью. Происходит драка, они вращаются и невозможно разглядеть, где там астронавт, а где космонавт.

В результате Николай отбирает у американца космическую дрель и дреллирует его в область желудка и толстой кишки. Американец в ответ втыкает Николаю в шею космическую отвёртку.

Они умирают и невесомо вращаются посреди задраенного коридора: астронавт-космонавт-астронавт-космонавт.

Все остальные во время драки пытаются отдраить дверь в коридор и кричат.

1:2.

Тут выясняется, что оставшийся в живых коллега Киры — самый хитрый американец и он сам решил забрать лекарство и угнать корабль «Сойуз».

Происходит полная неловкой двусмысленности сцена, в которой Кира подаёт знаки Льоше-Алиексею, что её коллега главный злодей и его нужно нейтрализовать.

Кира и Льоша вдвоем душат злодея насмерть. А задушив, тоже некоторое время плавно вращаются.

2:2. Ничья.

Со смертью злодея связь с Землей немедленно восстанавливается, как будто он лично собой блокировал сигнал. На Земле слышат просьбу поддать газу и станция возвращается на орбиту.

Кира и Льоша садятся в корабль «Сойуз», в котором наперебой работает то русская, то американская рация и каждая сулит своим соотечественникам вкусный ужин и тёплую постель. Кира с Льошей выключают рации и в тишине отстыковываются.

— Кира, — спрашивает Льоша, — а куда мы летим?
— Я не знаю, — отвечает Кира.

Отличный план. Корабль «Сойуз» отчаливает в сторону почти полностью оранжевой Земли.

«Девушка Миллера»: недололитинг

Посмотрел свеженький фильм «Девушка Миллера» и особенно долго там пересказывать нечего. История стара как мир:

Она прошла, как каравелла, по зеленым волнам
А он в три раза ее старше и ой.
Он совратился посмотреть, не совратилась ли она
А сколько-сколько, вы сказали, ей лет?

В тенистой глуши штата Теннесси живёт Дженна Ортега — губы, веснушки, большой дом, родители в отъезде. По сюжету её зовут Кайро Свит. К восемнадцати годам она познала радость писательства, но не познала радости большой чистой любви. И теперь интеллект и завышенные требования к мужчинам разъедают её изнутри.

Она приходит в школу на занятия по литературе, которые ведет уютный трогательный Мартин Фримен. А он как раз мужчина и писатель, то есть в группе риска.

Дженна входит в класс, говорит Мартину: «Здравствуйте, мистер Миллер», а тот немедленно ломается от этого «здравствуйте» пополам.

Дальнейшее подробно описывать сложно, всё одновременно прозаично и драматически. Полтора метра обжигающей страсти ходят вокруг Мартина сужающимися кругами, а он уже не может никуда деться и только беспомощно хихикает, изображая предсмертное чувство юмора. Его неумолимо засасывает в воронку интеллекта и веснушек.

Вот-вот, сейчас-сейчас она начнёт терзать нашего маленького хоббитца, как паучиха Шелоб.

И тут Мартин случайно (правда, случайно!) прихватывает из класса телефон Дженны вперемешку с бумагами. А когда выясняется, что телефон у него, ему немедленно нужно вернуть его Дженне. Видели когда-нибудь, как работает блесна? Вот то же самое, только телефон.

Мартин приезжает к большому дому Дженны, и она выходит в платье на террасу, и начинается дождь, и он стоит под дождём, и мокнет, и телефон мокнет, и всё мокнет, и вот на дощатой брусчатой террасе Мартин Фримен целует веснушчатую Агриппину Саввичну... простите, Дженну Ортегу прямо между веснушек.

Экран темнеет.

Даже сквозь совершенно тёмный экран отчетливо видно, насколько большие у Мартина проблемы.

Незадолго до этого Мартин дал Дженне литературное задание — написать рассказ в стиле какого-нибудь автора, и Дженна выбрала Мартина, потому что он раньше был вот такой писатель. И после этого танца дождя и веснушек прислала ему рассказ, а там натуральное порно. Прям как будто Дженна на самом деле не Кайро Свит, а Саша Грей.

Мартин, который хотя бы в сцене поцелуя был похож на доктора Ватсона, снова резко становится похож на Бильбо Бэггинса в самом начале своего путешествия. Он мечется. И говорит Дженне, что надо... это... рассказ... пере... писать. Потому что так... нельзя. Было. То есть не было. И сглатывает аж со щелчком.

Можно отвергнуть женщину как женщину. Можно даже отвергнуть женщину как писательницу, хотя лучше не надо. Дженна понимает, что её только что отвергли одновременно как женщину и как писательницу.

Она вырывает Мартину яйца.

Метафорически выражаясь, конечно, но Мартин почувствовал, что всё было как будто по-настоящему. Она рассказывает Мартину, что он представляет собой как мужчина и, что ещё важнее, как писатель. Ничего, Мартин. Ничего.

А потом она отправляет свой рассказ в школьный совет.

Теперь Мартину предстоит самое худшее, что только может произойти с мужчиной после отрыва яиц. Ему предстоит Серьёзный Разговор.

У Мартина случается серьезный разговор сначала с директором школьного совета — ай-й!, а потом и с женой — уй-й! И обе его увольняют.

А Дженна... Дженна становится настоящей писательницей.

Детская прогулочная

Заправлена в колготки
Футболка с динозавром
И мама уточняет
Прогулочный маршрут.

Давайте-ка я горько
Заплачу перед стартом.
До выхода из дома
Осталось пять минут.

Словами пока не могу я сказать,
Как жду, что окончится зимний сезон,
Где шапка безжалостно лезет в глаза
И бесит мой комбинезон.

Надеты рукавицы
И воротник, и свитер.
Мне руки в рукава продел
Разгневанный отец.

Но я сниму ботинок —
Вы только отвернитесь.
Ну разве я не молодец?
Конечно, молодец!

Осилит застёжки вспотевшая мать
И время в замке повернуться ключу.
Одеты, готовы, нельзя отступать!
Но какать я снова хочу.

Не забанен будешь

Я раньше как-то недооценивал целительную силу забанивания людей в интернете. Все думал, что это как-то, не знаю, малодушно и просто не по-людски.

Человек пришел, что-то мне написал, проявил внимание, а то, что мне неприятно или он грубо, например, сказал, так ему же можно объяснить. И вообще это мои проблемы, что мне неприятно. Я же тоже не всегда прав. Ну и вообще, пускай цветут все цветы.

А потом кто-то меня особенно достал и я его забанил, потому что он так сказал, сказал... так, а что собственно сказал-то? И как его звали?..

Ага.

Я опробовал технику ещё пару и раз окончательно убедился в её эффективности. Стоило мне кого-то забанить — и ничего меня более не беспокоило, потому что я стремительно и напрочь забывал, кто и что мне написал. Никаких угрызений совести и попыток придумать остроумный ответ, потому что нет, кхм, человека — нет, кхм, проблемы. Ах, вот как это работает, понятно...

Теперь что касается момента, что комментатор мог быть всё-таки прав, а я отмахнулся и теперь просто варюсь в бульоне собственного невежества без надежды выйти на свет знания, словно первый тиктаалик на земную сушу.

Бывает такое, что человек пишет неприятный вроде комментарий, не жалеет тебя и ты внутренне на него «Уууу!», но чувствуешь, что прав, зараза такая. Или даже не прав, но пишет из помощи или попытки объяснить, а не из личного невроза и самоутверждения. И хочется его забанить, но никак. Не поднимается рука. И даже какое-то притягательное чувство возникает, вроде «ух какой мерзкий, аж уважаю».

И пока есть те, кто зараза, но, возможно, прав — очень удобно на них ориентироваться. Чувствуешь, что осталось в тебе что-то человеческое, какая-то способность делать над собой усилие и принимать неприятное.

Господи, как хорошо, что таких людей мало.

 Нет комментариев    466   13 дн  

Малые формы жизни

Мы переехали в двухуровневую квартиру. Ну, точнее, не прям переехали, а просто взяли и пристроили к своей нижний этаж. Там живёт маленький Артём Глебыч до тех пор, пока не попросится на ручки.

Если у нас на втором — кухня, столовая, рабочий кабинет с компьютером и зимний сад с фикусом и драценой, которые надо поливать, а то они всё время норовят сдохнуть, то на этаже Артём Глебыча — гараж, художественная и архитектурная мастерские, библиотека, кладовка и хлев. С расположением туалета Артём Глебыч пока не определился, присматривается, пробует варианты. Детской нет — за кого вы принимаете взрослого человека?

Есть, правда, небольшое неудобство — оба уровня расположены в едином объеме. Поэтому когда идёшь в кухню, можно наступить на гараж, поскользнуться на художественной мастерской и упасть в хлев, а там у половины есть рога. Артём Глебыч, конечно, предостерегает нас, как может — повсюду расклеены предупредительные наклейки, а на стенах цветными карандашами нарисованы предупредительные знаки, но эти, с верхнего этажа, всегда что-нибудь да пропустят.

Ну и ещё теперь ни к чему нельзя подойти вплотную или не ударившись голенью, ко всему приставлена нижнеуровневая мебель. А в остальном — роскошные апартаменты.

И я почему сказал про кухню. Мы обычная семья — почти вся жизнь у нас происходит на кухне. И все истории поэтому — тоже с кухни.

***

Мы сидим обедаем, а жена Марина читает мне выдержки из мамского чатика: «Нам год и три, скажите, а можно ли малышу давать мандаринки? Мы попробовали дать пол-дольки, вроде бы ничего не случилось...». Марина хихикает.

Нас очень внимательно слушает Артём Глебыч сравнимого возраста, который в этот момент подцепляет ложкой из тарелки пельмешек со сметаной. Он просто услышал слово «мандаринки» и заволновался.

— Вот так-то, Тёма! Люди вон пол-дольки с опаской дают, а тебя от четвертого мандарина надо всей семьёй оттаскивать.

— Марина, так ты давай, взорви танцпол, ответь им в чатик: «Нет, нельзя! Пока пельмени не доест — никаких мандаринов!»

***

С кухни слышен тоскливый вой Артём Глебыча, а я как раз иду туда. Тембр воя намекает, что здоровье в порядке и всё дело в душевной неустроенности. Когда дохожу до кухни, Тёма как раз забирается к маме на ручки, прижимается и у-у-у-у! Марина обнимает и успокаивает.

Я с видом знатока спрашиваю:
— Ну, что ты, как там пишут в умных книгах — контейнируешь эмоции ребёнка?

— Ещё как контейнирую! — отвечает Марина, которая тоже эти книги читала.

— Ага, потому что кто может контейнировать лучше, чем специалист по контейнерным перевозкам с двенадцатилетним стажем, правда?

— Есть нюанс — я всё-таки больше по рефрижераторным. Могу погрузить Тёму в холодильник и выставить правильную температуру для звенящей ребёнковской свежести.

***

И вновь страшные, нечеловеческие крики раздаются откуда? Опять из кухни, конечно. В них слышен конец самого бытия. Выхожу с ледяной от ужаса душой:
— Что случилось?
— Сломалось приспособление по выдаче Артём Глебычу мёда.
— Какое ещё...
— Мать. Она не выдаёт.

Слышится продолжение страшных, нечеловеческих криков, в которых слышен конец самого бытия.

***

Последние пару дней постоянно вижу видео флешмоба, как мамы успокаивают младенческую истерику сыром. Они бросают на голову ребенка тоненький квадратный ломтик сыра — шлёп! — и вопящий ребёнок мгновенно замолкает и смотрит удивленно.

Признаю, иногда рука тянется к сыру, но с Артём Глебычем не прокатит, он уже перерос примитивные приёмы. Говорю это одновременно с гордостью и с горечью.

Впрочем, у нас есть своё верное седативное средство — виноград. «Тёма, будешь виноград?» — работает так же, как: «Глеб, иди поиграй в компьютерную игрушку» — немедленно прекращается любая побочная деятельность и мы идём, доверчиво улыбаясь и вытянув руки вперёд.

Ещё Тёма научился не только накалывать еду на вилку и отправлять в рот, но и делиться ей. На, мама, кусочек моей котлеты! Не успели мы вдоволь восхититься этому новому навыку, как Артём Глебыч внезапно зажал последний кусок бутерброда, уверенно отвёл от него мамину руку, покачал головой и посмотрел волком. Говорю это одновременно с гордостью и с горечью.

***

Мы тут ещё недавно все болели, и лечили маленького Артём Глебыча пылесосом. Ему не нравится, конечно, но если честно, его никто не спрашивает. Если уж тебе в родители достались Йозеф Менгеле и Ирма Грезе, с этим ничего особо не поделаешь.

Лечение подразумевает круговорот жидкостей внутри Артём Глебыча — нужно сначала залить, потом высосать, потом закапать, потом промокнуть тряпочкой. А чтобы он не кричал и не боялся, мы его успокаиваем максимально напряжёнными голосами.

Марина спрашивает, как так получается, что нас двое и мы взрослые, но при этом не можем минуту неподвижно удерживать одного маленького ребёночка. Ответ прост: мы-то промываем ему нос, а он-то борется за собственную жизнь. Разница в мотивации очевидна.

Я даже спрашивал Марину, не видела ли она в «Детском мире» какого-нибудь специального фиксирующего креслица. Конечно, из гипоаллергенного пластика, с цветными ремешками для всех частей тела и с названием типа «Здоровый ребёнок». Даже немножко понимаю этих всех маньяков — мысли про фиксирующие устройства как-то просто сами лезут в голову.

Если у всех нормальных людей бывает «вечерний туалет», то у нас — «вечерний пылесос». Тёма уже издалека начинает выть, только заслышав вкрадчивые голоса любименьких родителей, зовущих на процедуры. А ещё мы потом сами просим Артём Глебыча помочь нам убрать пылесос на место, чтобы отвлечь его от неприятных ощущений. Хотя это как если бы Иисуса после распятия просили аккуратно разобрать крест до следующего раза.

С вами был Вестник вечернего пылесоса.

Ранее Ctrl + ↓