Заметки редактора и человека
РассказыПортфолиоТелеграмklinovg@gmail.com

Позднее Ctrl + ↑

Новое годовое кольцо

В новом году мы опять всякого наговорим и наделаем. Поднимут бровь наши семьи, вздрогнут коллеги, отшатнутся прохожие и пойдут пятнами подписчики. Сделать с ними ничего нельзя, разве что немного увеличить процент того, за что будет не очень стыдно сейчас и терпимо стыдно потом.

Сказать проще, чем сделать, конечно, но я бы пожелал нам в новом году сохранить некоторую прочность, а если повезёт, то и нарастить её.

Можно пожелать вам отрастить глухую броню. Но так нельзя, это должна быть такая, знаете, дышащая броня, мембранная, через которую легко просачиваются тонкие материи — сочувствие, доброжелательное внимание, легкий юмор, способность поддержать и успокоить. Но в которой застревает всякая крупнофракционная дрянь: безапелляционные заявления, многоголовые версии, попытки рассказать вам, что вы на самом деле думаете, ну и просто наглое враньё.

Можно пожелать реагировать не на всё. Есть вещи, по поводу которых мы можем не иметь мнения. Мир сейчас круглые сутки спрашивает нашего мнения про всё подряд, но прочность отчасти состоит в том, чтобы отвечать не на все вызовы. 

Можно пожелать — я знаю это как редакторскую формулу, но она подходит и для остальной жизни — не пропускать говно. Пусть до вас сплошные палки, мёд, паштет и щебень, но за вами сплошь порядочек и то, в чем можно разобраться нормальному человеку.

Можно пожелать некоторого упорства, если не сказать упрямства. Чем больше смотришь новости, читаешь интернет и разговариваешь со знакомыми, тем сильнее чувствуешь, как в тебя забивают клинья. Как в деревянную колоду — вбивают и ждут, когда ты наконец расколешься. Но есть такие колоды, их называют «свилеватыми». При вбивании очередного клина она начинает упираться каким-нибудь внутренним изгибом сама в себя, отчего становится только прочней. Желаю вам быть свилеватыми колодами и пусть они заебутся в вас что-то вбивать.

Можно пожелать почаще находить правильные слова. Перейти порог первого желания ответить готовой формулой, и сказать то, что вы на самом деле думаете. И при этом не слишком требовать этого от других.

Ну и можно пожелать, чтобы нам всем поменьше приходилось раздваиваться и сохранять хорошую персональную мину при плохой общей игре.

Очень старый Новый год

Когда я учился в школе, на новогодние каникулы меня отправляли к деду в деревню. И я всегда туда очень хотел, потому что туда нужно было долго ехать на автобусе одному — настоящее путешествие!

Помешать очередному путешествию могло только одно — плохие четвертные оценки, которые накануне каникул вклеивались маленьким листочком в дневник. Чтобы оценки не помешали, было принято отчаянное решение — сделать вид, что их... не существует! Я аккуратно, насколько это было возможно, отклеил листочек с оценками, и спрятал его в дальний ящик на самое дно.

И вот прямо перед поездкой всё вскрылось — ненавижу мир за это, почему он всегда так делает?

Маме позвонила классная руководительница, мама сказала папе, папа пришёл откусывать мне голову. Не очень разборчиво — все-таки во рту целая сыновья голова — он спросил, куда я спрятал свой позор. Я объяснил. Папа на минуту выпустил голову, нашёл листочек, посмотрел на него и вернулся. Листочек оказал потрясающее воздействие — теперь моя голова помещалась в папиной пасти вообще без проблем.

Мысли мои спутались и остановились, осталась почему-то только одна мстительная и совершенно не относящаяся к делу: «Ты ещё скажи спасибо, что я не курю!».

Но в деревню меня всё-таки отправили: посадили в вечерний автобус и тот медленно отчалил, погружая маленького меня в этот желанный междугородний лимб между прошлым годом и нынешним. Хотя, кажется, в тот раз это был лимб в прямом значении этого слова: я чувствовал одновременно, что рая мне не видать, но и ада моя душа никак не заслуживает.

Не знаю, знакомо ли вам это тягучее ощущение зимнего ночного автобуса, когда буквально через час пути ты устаёшь и начинаешь маяться — становится одновременно жарко и тесно, ноет копчик и полупопия, чешется шея от свитера, зад приобретает текстуру штанов, по телу внутри как будто медленно перекатываются два шара — горячий и холодный. Кроме того, от желания и одновременной невозможности заснуть ты начинаешь чувствовать кожу у себя на лице.

Все перечисленные симптомы резко проходят на восьмом часу, ровно за полчаса до прибытия, когда тебе становится идеально удобно и тепло. Никуда уже не хочется из автобуса выходить, хочется просто продолжать ехать так, ехать...

Но ты выпадаешь в морозную ночь, и на площадке у автовокзала находишь глазами силуэт дедушкиной «Волги». Она тихонько светит габаритами и по-осиному зудит двигателем — дз-дз-дз-дз, сопротивляясь окружающему холоду. Я всегда как будто недооценивал прочность механизмов — и каждый раз удивлялся, как умудряется машина заводиться на морозе и мчаться по ухабам, ведь там же так быстро вращается и стучит всякое железное, оно же должно мгновенно стереться, лопнуть и с грохотом рассыпаться. Но этого не происходит, поэтому я одновременно жалею механизм и доверяю мерному жужжанию мотора. Ещё час мы едем с дедом по зимней дороге в совершенной окружающей темноте. Светится только желтый полукруг от фар перед машиной и приятным ядовито-зеленым светом горят деления на приборной доске.

Потом дед сворачивает к дому, глушит двигатель и наступает почти абсолютная тишина — только тихо что-то дзынькает под капотом, остывая. Тишину разрезает звук шагов — снег не просто скрипит под ногами, звук такой острый, будто кто-то давит шарики для пинг-понга или колет топором дровяные угли.

Через двадцать минут дед достает с печки чугунную сковородку, на которой шкворчит яичница с салом, ставит её на стол, и мы начинаем прямо со сковороды ковырять яичницу вилками, закусывая хлебом и запивая чаем с лимоном. Вилки у деда старые, ленинградские, с истончившимися от времени зубчиками. Один зубчик на моей вилке износился больше остальных — он короткий, чуть изогнутый и потемневший, как подагрический палец.

Школа, оценки и родители теперь кажутся чем-то далеким, будто они просто приснились мне в автобусе, когда я в очередной раз проваливался в короткий маетный сон.

Как раз перед тем, как начинает светать, я, сытый, ложусь наконец в постель — она немного влажная, как всегда бывает в избе зимой. Печное тепло греет спину, и дорожный лимб начинает понемногу таять вместе с сознанием. Через несколько часов я проснусь — и это будет уже другая, деревенская жизнь.

Фото 2024

Как водится, выбрал десятку лучших своих фотографий за год. Год, как по мне, был не слишком удачный на фото. Я как будто работал каким-то репортером, потому что в папочке «2024» — сплошные люди и мероприятия, а вот так, чтобы для себя походить и поснимать, удавалось редко.

Под винным соусом

Когда мальчик становится мужчиной? Когда в первый раз ощущает на себе женскую обиду. Да, иногда это действительно совпадает с первым сексом, но в подавляющем большинстве случаев — нет. Чувствуешь вину, но не понимаешь, за что? О, сынок, ты уже совсем взрослый и попал в новый волшебный мир тонких ключиц, таинственных улыбок и гнетущей неопределенности.

За всех мужчин не скажу, но сам я обладаю примерно нулевой сопротивляемостью женской обиде. Мозг начинает лихорадочно биться — что мы сделали не так? Надо это немедленно как-то исправить! А что именно надо исправить? О, господи! Потом выясняется, что ничего исправлять было не надо, но если ты прошел через жернова чувства вины, дорогой мужчина — это неплохо, запомни это ощущение.

Почуяв обиду, я всегда спасался мытьём посуды — отнимал тарелки у посудомойки и мыл сам, шумя водой и преувеличенно бренча стаканами. Почему-то кажется, что мытьё посуды мужчиной успокаивает сразу всех, кто это видит. Ну и, конечно, от свежевымытой посуды можно испытать то, с чем могут сравниться разве что момент страсти к женщине, нежность к ребенку, победа в компьютерной игрушке и мгновенный восторг в момент чихания — кратковременное избавление от чувства вины. Это один из самых сильных наркотиков. Именно поэтому мужчины изредка по непонятной причине сами бросаются протирать пол, пылесосить или даже мыть окна в квартире, где живет любимая женщина. Им нужна доза.

По мнению множества женщин, самая привлекательная мужская черта — стильная трёхдневная виноватость на лице. Сразу хочется прижать такого к себе и показать подругам. А умение чувствовать женскую обиду, даже если ее на самом деле нет, и испытывать упругую, но умеренную вину — это вообще признак идеального семьянина. Более того, вина — предвестник подвига.

Если вы думаете, что мужчина не способен чувствовать, когда жизнь навалилась на вас своим самым острым углом, то нет. Всё-то он чувствует. Ещё когда из лифта выходил — уже сразу понял, будьте уверены. Потому что чувство обиды — оно как могучая невидимая вибрация, от которой немедленно начинают раскручиваться внутренние гайки. А то, что вида не подает — так это известный факт, что по горящим углям нужно идти, не останавливаясь.

И вот он, мужчина, пришёл домой и теперь развязывает шнурки, как чёрствый сухарь. Возможно, он немножко хочет, чтобы шнурки никогда не заканчивались, но это только доказывает: сейчас он будет сражаться с обидой и победит, чего бы это ни стоило.

На самом деле у женщины, и нам — мужчинам — стоит это понимать, совсем немного причин обижаться. Например, мы не соответствуем женским ожиданиям, или соответствуем, но только в том, что не оправдываем их. Или женщина не уверена в себе, потому что как можно быть уверенной в себе, если ты самолично выбрала вот... этого вот. Ему тридцать пять, а он до сих пор не может гармонично съесть второе, а поглощает сначала всё пюре, оставляя котлетку на потом. Или ещё хуже — пятнадцать минут молча смотрит в окно и ему нормально. А он на самом деле не смотрит даже, он просто отключился лицом к окну и стоит там, как манекен. И возмутительно ни о чем не думает.

Ещё обида как будто возникает из-за страха быть непонятой и отвергнутой, и вот здесь тоже очень всё понятно. За восемь лет мы с Мариной добились взаимопонимания примерно на уровне двух никогда не встречавшихся людей. Ничего нельзя оставлять недосказанным, иначе всё будет понято не так.

Однажды я встречал Марину с электрички и сказал, что стою у первого вагона. А потом шёл на другой конец платформы, потому что Марина уверена, что первый вагон находится в конце электрички. А когда я сказал, что первый вагон считается с головы состава и естественным образом расположен по ходу движения поезда, Марина ответила, мол, ну да, поезд едет вон в ту сторону, а движение начинается здесь, на том самом месте, где она стоит, а мне бы лучше перестать пререкаться.

Единственное, в чем мы безоговорочно согласны — у нас есть ребенок и он миленький. А вся остальная совместная жизнь — это гигантская шахматная доска размером миллион на миллион клеточек. Кажется, секрет борьбы с обидой прост — нужен мужчина, готовый не столько сражаться за взаимопонимание, сколько проигрывать снова и снова. Просто с нежным восхищением на лице.

Пап

Пока я не вырос, папа по мере сил запрещал мне делать всякую херню. Ограничение херни действовало довольно эффективно, судя по тому, что я всегда был недоволен, но цел. И ещё поэтому, отчасти, я отложил самостоятельную херню на более поздний возраст, например, на сейчас. Правда, сейчас я тоже недоволен, но цел. Да, немножко более недоволен и немножко менее цел, но долговременная стратегия явно сработала.

Папа всегда знает, как правильно. С одной стороны — это большое преимущество, потому что у меня всегда есть кто-то, кто знает, как правильно и что надо делать. С другой стороны, правильно есть только одно — папино. А поскольку я нахожусь хоть и близко, но всё-таки за его пределами, то автоматически попадаю в ту область, где легко сделать неправильно.

Папа решает проблемы. Формула работает примерно так: стоило мне что-то сказать о своей жизни, как папа превращал мои слова в проблему, делал из этой проблемы задачу, превращал эту задачу в свою и немедленно начинал её решать. А я должен был принимать участие в решение, потому что Глеба, кому это надо вообще? А?! Это регулярно заставляло меня с критической точки зрения посмотреть на собственную жизнь: а действительно ли моя проблема так велика, что стоит ей кого-то беспокоить? Наверное, всё-таки нет. Поэтому теперь, оглядывая свою жизнь, я впутренне соглашаюсь с тем, что проблем было вообще мало, практически никаких.

Папа не всё равно. Я знаю довольно мало людей, которым настолько не всё равно, а папа мог бы их возглавить. В чемпионате по небезразличию папа легко реорганизует жюри. Поэтому папа слегка напоминает мне Японию, как я знаю о со слов бывавших там друзей — везде полный порядок, каждая ячейка пространства организована наилучшим образом. С другой стороны, небезразличие явно даётся папе непросто, потому что вокруг есть другие люди, которые так не могут. Мне это знакомо... ну хотя бы по крикам: «Глеба, тебе что, вообще всё равно?!». Помню, что да, мне скорее всего было всё равно, но отвечать так было тогда не в моих интересах.

Папа как будто не обладает инерцией либо умеет хитро её укрощать. Любое дело делается так, словно имеет высший приоритет — вкупе с какой-то бешеной методичностью это страшная сила. Я, конечно, думал об этом немного по-другому, когда, например, оформлял школьный реферат и нарисовал на обложке разноцветные и творчески покачивающие буквы, а папа увидел и через два часа линейки, транспортира и слез обложка была стройная, а буквы стояли ровно и с расширенными от ужаса глазами. Не было ничего важнее той обложки. И выбора университета. И покупки продуктов. И полочки для книг. Нет ничего важнее всего.

У папы сегодня день рождения. С днём рождения, пап!

Ранее Ctrl + ↓