Девятое мая. Выходишь из дома прогуляться по окраине, чтобы не идти на праздник в толпу. В голове есть мысль пофоткать, но так, между делом. Да и камера дома, с собой только телефон.

Ходишь, смотришь, но взгляд ни на что не падает. Понимаешь, что как-то не прёт, и расслабляешься — можно не фоткать.

На подходе к дому видишь девочку с самолётиком. Она его бросает, самолёт втыкается в землю, и снова, и снова. Вытаскиваешь телефон. Камера на телефоне говно, солнце прям в глаза. Что ты там фоткаешь — не видно вообще. Нажимаешь на кнопку — и девочка первый раз из десяти бросает самолёт так, что он летит.

Потом приходишь домой, смотришь снимок на компе и только теперь видишь, что вот оно — твоё девятое мая.

Пересказывал Марине статьи про архитекторов Заху Хадид и Ле Корбюзье. Получалось косноязычно и сбивчиво, слов не хватало, хотелось показывать жестами. Только за рулём неудобно.

Было бы, конечно, забавно пояснить принципы деконструктивизма, врезавшись куда-нибудь, но я готов пожертвовать наглядностью.

Марина мужественно дослушала рассказ до конца и спросила, что я чувствую, читая о таких людях. Женщина знает, как заставить меня помолчать — спасибо, хоть пользуется этим нечасто.

В общем, после Очень Долгой Паузы я сказал, что это воодушевлен способностями человека придумывать новое, соединяя творческое с техническим, и завидую способности заниматься этим делом постоянно.

Заха Хадид, например, стала архитектором в 1972, открыла собственное бюро в 79-м, а первое здание по ее проекту построили только в 1993. То есть вот ты пол-жизни занимаешься архитектурой и только к 44 годам получаешь возможность не просто коллекционировать призы дизайнерских выставок, а строить, наконец, дома.

Первым её зданием была пожарная часть, а не какой-нибудь музей современного искусства. Хотя гениальные архитекторы говорят, и тут мы все, конечно, согласны, что концептуальной разницы — строить храм или курятник — нет совершенно никакой.

Но и дальше у Хадид не всё было гладко. В 1994 она выиграла конкурс на лучший проект Оперного театра в Кардиффе: все члены жюри и даже соперники по тендеру были «за». Результаты конкурса аннулировали, назначили новый. Она снова выиграла. Политикам это не понравилось, застройщик зассал и вообще отказался от проекта. Правда, через 16 лет Хадид на основе тех чертежей построила Оперный театр в Гуанчжоу, потому что ну хороший же был проект и вот вам, выкусите.

Эта же мысль выражается цитатой Ле Корбюзье: «Юность и здоровье гарантируют возможность много производить, но требуются десятки лет опыта, чтобы производить хорошо».

Сам Кобрю... Козью... невозможно с первого раза напечатать фамилию... Корюбзюзье занимался архитектурой 59 лет, так что, думаю, успел немного разобраться.

Начав читать про Заху Хадид, я сразу вспомнил «Источник» Айн Рэнд, который тоже про архитектора, но вроде как написан он раньше, чем Хадид родилась. Оказалось, у «Источника» свой прототип — Фрэнк Ллойд Райт. Про него я пока не дочитал, но нам он может нравиться хотя бы за отношение к понятию «контекст»:

«Вырванное из контекста здание — уже не существует».

Он считал, что каждый проект создан для конкретных людей, определённого места и может существовать только в нём — и в подтверждение идеи проектировал и строил все свои дома в единственном экземпляре. А я считаю, что в цитате слово «здание» можно без проблем заменить на любое другое.

Еще Райт бросил жену с шестью детьми и уехал в Европу с женой клиента, но кто из нас бы так не сделал, будь у него достаточно смелости.

Подруга спросила, бывает ли, что я чувствую себя неумным, поверхностным, неспособным достаточно глубоко продумать какую-то мысль и точно её выразить.

— Так ить пф... это ж цс...ну! — говорю.

Конечно, бывает. Стоит поймать серьёзную мысль — и сразу чувство, бродишь на мелководье, у самой поверхности, на детском совершенно уровне. Это как попасть в кабину космической ракеты и искать там кнопку стеклоподъемника.

Есть люди, про которых думаешь: «Вот, а он такой глубокий и так... тонко чувствует».
Глубокий — это вроде как про ум, и тогда понятно, ум можно развить, натренировать. А вот с чувствами загвоздка. Почему это кто-то может тонкочувствовать сильнее, чем тонкочувствую я!

Мне эта мысль, кстати, вообще не в новинку: «Вдруг я чувствую сильнее, чем другие?»

И эмоции, и, например, физические ощущения. Вдруг, когда я ударяюсь или болею — мне приходится терпеть значительно сильнее, чем соседу по палате. И у меня просто сила воли больше, что я еще как-то это стоически переношу.

Ну ладно, болевой порог измеряется, допустим, а эмоциональный? «Посмотрите на это запястье в кружевах и скажите, насколько вы в данный момент экзальтированы по шкале от 0 до 10»?
Тут я вспомнил про свой давний, э, мысленный эксперимент, назовём это так.

Я представлял себе прибор, с помощью которого можно передать одному человеку чувство другого. Дать его попробовать.

Например, человек говорит, как он страдает от неразделенной любви, как мучается и погибает.
А я, скажем, тоже страдаю. Но ему загружают моё чувство, и он такой без сил тут же падает на пол, начинает плакать и кричать от невыносимого душевного страдания, переходит на хрип и в общем чуть не отдаёт концы.

Ещё в этот момент все присутствующие в мысленной лаборатории должны восхищенно смотреть на меня, поражаясь силе моего самообладания. Но это ужу выходит за границы эксперимента.

Эти размышления тянут за собой следующую мысль: иногда хочется не просто подумать о важном, а с кем-то о нём поговорить. Да так, чтобы тебя поняли.

Вот сидите вы с собеседником где-нибудь. Например, в баре, потому что даже если диалога не выйдет — вы оба уже в баре, а это минус куча проблем. Надо начинать разговор, но лезет в голову всякая ерунда. С чего же начать, с чего? Вдруг — есть мысль!

Радостно, с надеждой, озвучиваешь ее собеседнику и промахиваешься — спрашиваешь что-то слишком важное, сокровенное, с чего нельзя начинать. И другой человек, по глазам видно, думает: «Что-то он какой-то странный».

А ты уже озвучил и теперь сам с этим важным сидишь и думаешь его. Ещё более обособленно от того, с кем, собственно, хотел обсудить. И еще параллельно думаешь, что ты дебил.

Это как если бы я кому-то рассказал про прибор для передачи чувств, а он в ответ «ну, гмгм, не знаю» и мысленно отсел от меня за другой столик. При этом, может, у человека самого таких штук полный мозг! Он просто не обсуждает их с кем попало.

Вот мы пришли к вопросу, как самому в таких ситуациях не отсаживаться за соседний мысленный столик. Вдруг у отдельных людей вообще нет этого «чувства важности какого-то чувства»?

Как объяснить... Ну вот про прибор этот, чувствоскоп. Это такая концепция на стыке мысли, идеи и мечты. А кто-то не вкуривает: воспринимает только ту её часть, которая от мысли, и оценивает её рационально. А часть от мечты и идеи — не чувствует. Может, конечно, эта способность есть у всех, но у кого-то она просто заблокирована чем-то другим — времени нет или боязно лезть себе в голову.

Не зря же говорил один умный человек: «Ясное мышление требует мужества, а не интеллекта». Похоже, он был глубокий и тонко чувствовал.

1. Уделять большое внимание геометрии кадра.
   «Сущностью фотографии для меня являются линии предметов. Содержание снимка должно быть постоянной заботой фотографа».
2. Фотограф важнее фотоаппарата.
   «Это иллюзия, что снимки сделаны при помощи фотоаппарата. Они созданы при помощи глаз, руки и сердца».
3. Больше путешествовать.
   «Я верю, что с открытием окружающего мира происходит открытие себя».
4. Обращать внимание на мелочи.
   «В фотографии самая маленькая вещь может стать главным объектом».
5. Иметь особый, художественный взгляд на мир.
   «Для меня фотография — это признание в доли секунды важности происходящего».
6. Не делать кадрирования готового снимка.
   «Фотография хороша или плоха с момента ее попадания в камеру».
7. Не зацикливаться на успехах своих работ, развиваться.
   «Сама фотография меня не интересует. Я хочу лишь запечатлеть долю секунды реальности».
8. Не упускать момента для снимка.
   «Ваш глаз должен видеть композицию кадра, ту, что предлагает вам сама жизнь».

из статьи журнала Losko о Картье-Брессоне

Когда пишу какую-нибудь личную заметочку в фейсбук, чувствую себя дезертиром. Редакторским отступником.

Пока дело касается работы — я вроде как в идейной общине информационного стиля, что-то типа датского Свободного города Христиания или коммуны Нидеркауфунген. Мы разнообразно, но довольно упорядоченно развлекаемся, есть устав, запреты, ритуалы, внутренние шуточки, все весело пляшут вокруг большого костра, искры пользы взмывают в вечернее небо, тепло заботы окутывает каждого, кто приблизится.

Но тут возникает желание написать что-то не по работе, своё — и сразу чувствуешь себя немного чужим, отступаешь от общей пляски на шаг, другой, и так бочком-бочком к сараю, в тень, и там по стеночке, ускоряясь, побежал, рубаха наружу, кудри по плечам! Перемахнул через плетень и в поле, в простор, в травы.

Брожу там всю ночь в роще модальных глаголов, смотрю, как перелетают в кронах слова-усилители. Запыхавшись, пью жадными глотками из реки многословия, принимаю святое деепричастие.

Домой возвращаюсь под самое утро, торопливо, с опаской: как бы не опоздать к составлению утренней структуры! Папка заметит — ох, и протянет хлёстким подзаголовком да поперёк хребта.