Дело было в 2009 году, когда мне захотелось записать кусочки из своей биографии, пока помню, по порядку и в тех красках. I Так вот… Я родился в конце апреля 1986 года в Петербурге. Родился, как это обычно бывает, совсем маленьким и мне совершенно не было дела до того, например, что в день моего рождения было полное лунное затмение, а еще через пару дней отсалютовал Чернобыль. Так что, наверное, можно сказать, привычка не реагировать бурно на любые, приятные ли, неприятные или даже в чем-то мистические события была свойственна мне с малых лет... Рос я тоже в Петербурге. Под присмотром мамы, папы, двух бабушек и двух дедушек, которые опекали меня со всех сторон. Из самого раннего я помню, смутно правда, как папа меня купал и еще какую-то фуфайку с капюшоном после ванной. Потом уже помню, осознанно, как папа пел колыбельные под гитару, это была песня «Тёмная ночь» и еще «Вальс в ритме дождя» и еще разные. А мама кормила кашей и у нее был мягкий-мягкий халат с длинным плюшевым поясом. Кашу я ел, сидя в высоком деревянном стуле и с надетым махровым передником. А уже потом в моей жизни появились бабушки и дедушки. Только сейчас понял – мне казалось, они всегда были, так ведь нет, до какого-то момента их не было, были только родители. Меня, конечно, нянчили и сюсюкали и бабушки, и дедушки, но мне-то было наплевать на всех, кроме родителей. Можно сказать, когда я осознал присутствие бабушек с дедушками, младенчество закончилось и началось детство. И проходило детство среди бабушек и в меньшей степени среди дедушек. Папа работал в Германии, мама работала на работе архитектором, а по выходным раскладывала на полу огромные простыни чертежей и тоже что-то на них чертила. Я же был занят всяческими подобающими детству делами. Ел, играл, рассматривал картинки в книжках, слушал пластинки со сказками, болел простудой и ждал с работы маму. Бабушка тоже занималась всяческими подобающими моему детству делами. Готовила, убирала игрушки, читала со мной книжки, ставила мне слушать пластинки, водила в детскую поликлинику напротив и ждала с работы маму. II Пару раз в детстве мы с мамой летали к папе в Германию. Он работал во Франкфурте-на-Одере и у него была комната в общежитии. Комната запомнилась оранжевой, потому что по ве-черам за окном светил фонарь и за задернутыми шторами он давал сочно-оранжевый цвет. Меня угощали мармеладными медвежатами, похожими на те, что продаются сейчас у нас, но, конечно же, те медвежата были гораздо, гораздо вкуснее. А когда было скучно, я шел на кухоньку, садился возле балконной двери и вырезал из пустых пакетов от сока галочек. Галочки вырезались просто, в одно движение, но процесс совершенно не надоедал. Папа возил нас с мамой в зоопарк, там был большой аквариум с одной прозрачной стенкой и в этом аквариуме стремительно носились пингвины, ныряя, разгоняясь под водой и выпрыгивая на берег. А по дороге обратно в общежитие, когда мы ехали на поезде, мама достала что-то завернутое в бумагу, развернула, откусила сама и дала попробовать мне. Я попробовал и скривился, было невкусно и даже как-то мерзко. В общем, гамбургер в детстве мне категорически не понравился. Побыв некоторое время у папы, мы возвращались домой и когда самолет шел на посадку я хныкал, потому что больно закладывало уши, и старательно сглатывал, потому что, как сказала мама, это помогает, но на самом деле не помогало совершенно. Было это, по-моему, в 1990-м году. Дома все было по-прежнему, дедушка читал газету, бабушка гремела посудой на кухне, я развлекал себя как мог. Просил деда скрутить мне из газеты трубочку, наливал в мыльницу воды, забирался на табуретку, макал широкий конец трубочки в мыльный раствор и пускал по кухне пузыри. Или доставал любимую машинку, с черными пластмассовыми колесами (поверхность колес была «в шашечку», что при движении создавало эдакий перестук), упирался в эту машинку руками и таком положении носился по квартире, топоча тапками, стуча колесиками и вообще производя изрядный шум. Либо же я меланхолично раскладывал и перебирал весь имеющийся игрушечный автопарк, расставлял его на полу в шеренгу, поперек комнаты, от ножки дивана до серванта, и любовался. III Время от времени меня возили в гости к папиным бабушке и дедушке. Мы с мамой доезжали до метро Московская, меня передавали с рук на руки бабушке (это была бабуля Ляля) и мы ехали дальше, на проспект Славы. Там всегда кормили еще больше, чем дома, строго соблюдая количество кормежек и последовательность блюд. После обеда был обязательный дневной сон (бабушка во время войны сначала жила, а потом работала в детском доме, а после войны среди прочего работала в детсаду, поэтому порядок в таких вещах соблюдался неукоснительно). Перед сном, и перед дневным и перед ночным, я почти каждый раз просил бабушку рассказать мне сказку про шлагбаум. Мне до одурения нравилась эта сказка. При этом единственное, что я из нее помню – это то, что она была про шлагбаум. И бабушка, которая с завидным постоянством и терпением ее рассказывала, помнит не больше моего. Кроме завтрака, обеда, полдника, ужина и сна можно было, например, поиграть с шикарными модельками машинок, железными, с открывающими дверцами и резиновыми колесами.  Их была целая большая коробка.Которую, разумеется, я не преминул однажды грохнуть целиком об пол. И еще у бабули Ляли мне нравилось рисовать. Рисовалось там совсем не так, как дома, процесс увлекал значительно сильнее, наверное потому, что тут тоже соблюдался некий ритуал: нельзя было просто взять листок бумаги, карандаш и начать что-то рисовать. Надо было освободить место на столе, подготовить бумагу, карандаши, фломастеры и только тогда спокойно сесть и приступить. Рисовались чаще всего тоже машины. Излюбленной темой была дедушкина «Авиа», такой высокий синий фургончик чешского производства. Для придания изображению автомобиля реалистичности непременно нужно было нарисовать разбившихся комаров на лобовом стекле и решетке радиатора. Также совершенно ясно было, что главная деталь этого и любого другого автомобиля - фары. На этой самой«Авиа» дедушка каждое лето возил нас куда-нибудь на природу, в Калининскую область или в Эстонию, в Аэйгвиду, или еще куда-нибудь. Мне всегда очень нравилось ехать на машине, а эта машина была вообще самой удобной и уютной. И звук двигателя у нее был не как у других машин, а такой, знаете – ззззззззз – как у машинки для стрижки, ну только, конечно, посолиднее. И обрезиненный поручень вдоль приборной панели. Можно было стоять, держась обеими руками за этот поручень, и смотреть вперед, а когда надоедало стоять и сидеть, можно было забраться на спальник за сиденьями и подремать, положив голову на надувную подушку. Особенно мне нравилось, когда мы ехали по какой-нибудь проселочной или по лесной дороге. Машина эта была короткая и высокая, поэтому раскачивалась и подпрыгивала и вообще своим движением напоминала походку Винни-Пуха из мультика, когда он шел по лесу и пел «Хорошо живёт на свете Вин-ни-Пу-ух!..» Когда машина подпрыгивала на очередном ухабе, меня, стоящего на полу кабины и держащегося за поручень, подбрасывало чуть не до потолка, и в этом был самый смак и веселье.