У меня есть несколько голосов. Голос для дома, для работы, для друзей, для женщин. Голос для звонков неизвестным людям. Голос для спонтанной ругани (беспомощно-сипловатый) и для ругани подготовленной (громоподобный рык, который через пару фраз переходит в беспомощно-сипловатый, когда заканчивается подготовленный фрагмент).

«..и это вполне доказывает, что ты, Глеб, двуличная свинья, притворщик и лицемер», — скажете вы и будете, безусловно, правы. К тому же голоса меняются не под моим управлением, а самостоятельно, поэтому, видимо, я ещё и псих. 

Причём сначала, когда я совсем маленьким пел «Ягоду-малину», сидя в банном тазу без трусов, голос был один — и ничего, вокруг все говорили, какой я классный. То есть опыт был сугубо позитивный без дополнительных усилий. Идеально, оставьте, пожалуйста, так.

А потом в хоре музыкальной школы просто попадать в ноты стало уже недостаточно и  требовалась выразительность, а значит, какой-то новый голос.

В универе нужно было не просто бубнить на сдаче диплома, а добавить нотки убедительности, звучать уверенно, но не самоуверенно, экспертно, но без превосходства. Включился следующий голос.

На работе тоже нужно хотя бы не пугать коллег и клиентов, а лучше вообще располагать их к себе. Голоса для этого мало, желательно ещё нормально работать (чёрт!), но с голосом немного проще.

Театр прямо требовал подражания, но в жизни не всегда его применишь. Ведь если добавить к голосу экзальтированные театральные кривляния, то могут и с работы попереть. Но поскольку кривляний я немножко всё-таки добавил, а работа у меня по-прежнему есть, то голос, можно сказать, работает. 

С женщинами вообще не поймёшь, но тоже надо было как-то выкручиваться и использовать всё вплоть до ягоды-малины без трусов.

Я даже как-то ходил к преподавателю ораторского мастерства. Это была женщина царственно-пожилого возраста в шерстяных кружевах. Правда, преподавала она в ДК им.Ленсовета, а там везде паркет, высокие потолки и запах искусства, поэтому что ни скажи — звучало глубоко и величественно. То есть на занятиях ты хорош, а потом во всей остальной жизни — не очень.