Заметки редактора и человека
РассказыПортфолиоТелеграмklinovg@gmail.com

Деревня снова удивляет

В семь лет я приехал из города в деревню и многое в ней поражало меня. Рафинированного городского мальчика — и вдруг с головой в жирную круговерть деревенской жизни.

Это вторая история про деревню, а первая вот: «Деревня удивляет».

Есть у меня знакомые, кто тоже проводил детство в деревнях, и все говорят про ощущения, что там прошла чуть ли не половина жизнь. А этом суть самого чувства удивления — оно умеет спрессовывать время. Длинная жизнь, пожалуй, тем только и отличается от короткой, что в ней вы бывали много чем удивлены. Но я отвлёкся.

Пятки

Я могу ходить только в обуви. Босиком не могу, ну только по ровному полу. По любой другой поверхности я неуверенно крадусь, потешно ойкаю и выгляжу со стороны ужасно глупо.

Поэтому деревенские всегда вызывали мою зависть своей пяточной выносливостью. Пацаны носились по любой поверхности как по паркету. Хоть по грунтовке, хоть по свежескошенной траве, хоть по лесу.

Нашей деревне совершенно не мешало быть глухоманью проходящее через неё шоссе. Я не совсем понимаю технологии дорожного строительства, но шоссе было устроено так. Сначала там положили ровный асфальт, как на любой городской улице. А потом посыпали его крупным щебнем и прокатали катком — ну как если булочку посыпать дроблёными орешками и так запечь.

Теперь покрытие состояло из торчащих острых осколков. Когда по такому свежеуложенному участку ехала машина, рядом лучше было не стоять, чтобы не упасть, пронзённому осколками в десяти местах.

Но пацаны даже по этому пыточному приспособлению умудрялись бегать бегом. Псковский шаолинь, я не знаю, как ещё это назвать.

Бензовозы

Как, вы спросите, до нашей глухомани добралось шоссе. Деревня была пограничная — сразу за ней был КПП в Латвию. Ну, пока его не закрыли году в 2001 или около того. И на границу всегда стояла очередь из несколько машин, две трети из них были бензовозами. Точнее «бензовозами» — в кавычках.

Это были не грузовики с цистерной, а частники на легковушках. Они покупали бензин на ближайшей к границе заправке на нашей стороне — и продавали его на ближайшей латвийской заправке. Между ними было километров тридцать пять плюс граница. Так они и мотались туда-сюда, делая по четыре ходки за день.

Увеличивали себе бензобаки, чтобы залить побольше. Многие вообще ставили прямо под капот пятилитровую бутылку с бензином, чтобы не тратить топливо из основного бензобака.

Кто-то из постоянных бензовозов подкармливал деревенских пацанов галетами. У одного мужика была кассета, полностью записанная песней Любэ «Давай за жизнь, давай, брат, до конца». И вот он стоял в очереди, двери открыты, а изнутри в тридцатый раз начинается «Серыми тучами небо затянуто...»

Насколько была выгодна эта торговля бензином, я не знаю, но носились они как сумасшедшие. Машин было мало, дпсников не было вообще, поэтому они вжимали газ в пол и мчались, не жалея автомобиля — а каждую кочку на дороге они уже выучили в этой бесконечной челночной гонке.

Однажды кто-то из них сбил нашу собаку по кличке Шик — немецкую овчарку удивительного рыжего окраса, с рыжим носом и жёлтыми волчьими глазами. Мы с дедом положили его в машину, ещё живого, и везли к ветеринару в райцентр. Нам казалось, что он ещё дышал, но сейчас я думаю, что нам просто нужно было что-то сделать, хоть что-то.

Лясик

Ну, велосипед. Но никто же в деревне не называет велосипед велосипедом. Мы говорили «ляс». А у взрослых псковский говор превращал его в «л-лсапед». Мы носились на великах — ну, у кого был — по любым буеракам, тормозили только юзом и норовили придумать что-нибудь эдакое.

Например, трамплины. Доска, кирпич и подходящее место для разгона — вот и всё, что нужно. Главное, вовремя дёрнуть руль на себя и лететь. Как-то я дёрнул руль на себя — и он прокрутился вперёд, а при приземлении — ещё раз. Издав квакающий звук я кувырнулся через руль и хватанул полный рот глиняной пылищи. Вывод из этого я сделал только один — надо крепче завинчивать руль!

А ещё за деревней шоссе спускалось с большой горы. Там был асфальт и можно было разогнаться и нестись вниз с сумасшедшей скоростью. А представьте то же самое, только ночью, в кромешной темноте. А если ещё отпустить руль! Оооо!

Когда я посмотрел «Титаник», где Джек с Роуз стояли на носу, раскинув руки — мне уже было знакомо это ощущение. Надо мной были звёзды, в ушах гудело от ветра и чувства скорости. Это был полёт.

Война

По-моему, в первый мой приезд в деревню я пришёл во двор к одному из приятелей и увидел, как его младшие сестры играют в свои детские игры — «в кухню», кажется. С кастрюлями, мисками и всем прочим. Я пригляделся и увидел, что вместо кастрюль у них — каски. Ржавые, но совершенно узнаваемые, местами пробитые каски времен войны.

Маленькие дети, играющие с касками прошедшей войны. Эх, если бы мне тогда было известно значение слова «символизм».

Потом я видел их часто — у каждого во дворе обязательно валялось что-нибудь из найденного обмундирования: советская или немецкая каска, штык, изгрызенный ржавчиной автомат, фляги, пряжки и ещё какие-то железки, назначения которых я не знал.

Добывались они скорее случайно. Я сам однажды увидел на лесной тропинке, в кротовом холмике гильзу. Копнул рядом — ещё одна. И ещё. Сбегал за лопатой и за пару часов мы с приятелями раскопали целую траншею, гильзы были будто насыпаны дорожкой, там же лежали какие-то части оружия и пробитая немецкая каска.

Поминки

Если в деревне кто-то умирал, то обычно по пьянке или от рака. Непонятно, почему так много было раковых больных в таком экологически чистом вроде регионе.

Но были и исключения. Молодой в общем парень Мишка, огненно рыжий, голубоглазый и почему-то похожий на актёра — как будто он не жил в деревне, а только играл деревенского жителя — пошёл однажды в ёлки прямо рядом с домом. И повесился там из-за несчастной любви. Ему было тогда примерно 35 лет, как мне сейчас.

Был в деревне ещё один странный житель, Боря. Неопределенного возраста, он ходил всегда в одном и том же синем брючном костюме и кремовой рубашке. На ногах — резиновые сапоги, на голове — кепка, такая плоская и широкая, как у Гарика Сукачева.

Боря был сварлив и мрачен и бывало по нескольку дней его не было видно на улице. Как-то однажды он опять не выходил на улицу, а мы, гуляя мимо его дома, стали чувствовать какой-то странных запах. А потом деревенские решили проверить. Мы с пацанами наблюдали чуть издалека. Один из мужиков зашёл в дом, а через несколько секунд вылетел оттуда, упал на карачки и его стало рвать от увиденного. Оказалось, Боря умер несколько дней назад, а на дворе было лето, жарко.

Когда кого-то хоронили на кладбище за деревней, то не знаю даже, чего в этом было больше — скорби или предвкушения. Мужики даже как-то с охоткой, лихо подталкивали телегу или сани на кладбищенский холм, перегружали гроб и забрасывали его землёй. Потому что поминки же, святое дело — выпить. Мы славно поработали — и славно отдохнём.

Художник

В деревне жил художник — тихий и деликатный Юрий Николаевич Наумов. Он родился здесь, в деревне, потом уехал во Псков, но вернулся. Юрий Николаич писал картины, сам делал для них рамы и иногда устраивал выставки в райцентре.

Как-то раз я нашел на чердаке заброшенного дома старую надломанную раму, очистил её от паутины и принёс ему. Ну просто, вдруг пригодится. А через какое-то время он подарил мне картину — в этой самой раме.

Они дружили с дедом и постепенно весь наш дом наполнился подаренными картинами — натюрмортами и пейзажами.

Парк

Со всех сторон деревню окружал лес, но почему-то с одной стороны деревенские называли его «парк». Я много раз спрашивал, почему парк-то? Но никто не мог ответить, только пожимали плечами — парк и парк.

Только через несколько лет я додумался спросить Юрия Николаича — вот уж кто знал историю родной деревни, тем более дом у него как раз стоял на краю «парка». Он сказал, что здесь было поместье, привёл меня к парку и стал показывать:

— Видишь, деревья тут стоят в ряд? — там правда в ряд стояли здоровенные деревья, пусть и местами поломанные. — Это липовая аллея, их специально там посадили. А во-он там, видишь, тоже? Лиственничная аллея.

Мы пошли по дорожке вглубь парка, и за нами увязались местные пацаны.

— А вот там видишь холм? Если его копнуть, увидишь кирпичи. Здесь стоял дом помещика — Пещурова. А помнишь низину, которую вы всегда проходите по дороге на речку? Там были купальни.

Ещё через несколько лет Юрий Николаич добился того, чтобы установить у входа в парк памятный камень. Оказалось, однажды в поместье Пещурова гостил лицеист Горчаков. И к нему заехал повидаться Александр Сергеич Пушкин. В 1825 году.

Вот ведь, глухомань глухоманью, а копнёшь — так исторические места.

Рыба

Я никогда не ходил на рыбалку, но однажды нашел на чердаке удочку и решил, что пора. Как-то приделал к ней леску, нашел у деда старый крючок, накопал червей и пошёл на пруд в лесу за домом. Потратил недельную дозу терпения, просидел там час и ничего даже не клюнуло.

Когда я вернулся грустный, дед сказал, что вместо червей лучше попробовать хлеб с подсолнечным маслом, и идти не днём, когда жарко, а рано утром. Он был уверен, что раньше девяти утра я из кровати не вылезу.

Но любопытство сильнее сна. В полшестого утра я уже сидел на пруду и насаживал на крючок жирный от масла хлебный шарик. Когда первый раз клюнуло — я просто ничего не сделал. Сам факт поклёвки так меня поразил, что я просто сидел и смотрел, как дергается поплавок. Но это только в первый раз.

Я вернулся к завтраку с несколькими карасями в пакете. Караси были торжественно зажарены бабушкой на обед и съедены. Больше в этом пруду ни до этого лета, ни после, никто ничего никогда не ловил. Так что я всем говорю, что выловил там всю рыбу.

Перекур

Когда меня спрашивают: «Ты куришь?», я отвечаю, что «выхожу на перекур» — просто постоять вместе со всеми. «И что? — продолжают они, — Никогда не курил?». Никогда, отвечаю я и вру, конечно.

Потому что трава, забитая в трубочки сухостоя, тоже считается! Нужно только найти и выломать подходящую по толщине трубку из цветка-зонтика, и напихать туда чего-то на свой вкус: вишневых или смородиновых листьев, щавеля или такой сладкой травы, не помню, как она называется.

Долго поджигать эту трубочку с одного конца и сидеть, свесив ноги с чердака, по-деловому зажав трубочку между пальцев, и хохотать над тем, кто первый закашляется. Плеваться горечью мокрых горелых листьев, смотреть, как наползает из-за леса грозовая туча и ждать ливня.

***

Ещё я ужасно любил строить шалаши — но об этом отдельная история: «Шалаши». Как и про ещё одну нашу деревенскую собаку — сенбернара Бетховена.

Отправить
Поделиться
Запинить